Марк Каганцов - Байки о «Скорой»

5 часов утра. Вызов: мужчина, 45 лет, резко побледнел, теряет сознание. На месте вызова — супружеская пара. Оба напуганы и смущены. Уж не знаю, какую новую позицию они решили освоить в столь ранний час — у мужчины разорвана уздечка крайней плоти. Кровотечение, остановившееся до нашего прибытия, судя по следам, было довольно обильным, а мужчины способны падать в обморок просто от вида крови или от незначительной боли. Успокаиваю их, что это не опасно для жизни, в том числе и половой. Просто нужно воздержаться от близости дня на три — на четыре, чтоб все хорошенько зажило. На всякий случай снимаем ЭКГ. Она, естественно, без патологии. На том расстаемся.

Около полуночи на «скорую» является важный, хорошо одетый мужчина кавказской наружности. Благородный орлиный профиль, холеное лицо с тонкой бархатной ниточкой усов, седые виски, молодая жена. Он просит позвать «начальника». Я — старший врач смены. Подхожу. Мужчина объясняет, что он только что вернулся из командировки и требует, чтоб мы немедленно проверили, не изменяла ли ему жена в его отсутствие. Готов щедро отблагодарить. Молодая жена-красавица молча стоит за его спиной, смотрит без смущения, не опуская глаз. Мне не понятно, если она не виновата, почему согласилась прийти сюда, если виновата — тем более? Восток — дело тонкое! Я объясняю мужчине, что мы здесь этим не занимаемся.

— Чем же вы здесь занимаетесь? — недовольно ворчит он, — А кто этим занимается?

Я пожимаю плечами.

— В принципе то, что Вы требуете, называется судебно-медицинской экспертизой. Но захочет ли судмедэксперт этим заниматься, да еще в такое время?

Рекомендую ему обратиться в дежурную часть милиции. Пара уходит, громко хлопнув дверью.

Вызов в Олень-совхоз. Две пьяных ненки в национальных одеждах разбили и расцарапали друг другу лица в кровь, вырвали пучки волос.

— Не будет больше приставать к моему мужу, — говорит одна.

— Зачем он мне нужен! У него — кривой! — отвечает вторая.

— А ему из него не уток стрелять! — оскорбляется за мужа первая.

Женщины готовы сцепиться снова. С трудом их утихомириваем.

Предмет их ссоры — пьяный маленький кривоногий ненец в длинных торбасах, сидит на лавке, тупо уставившись своими узкими черными глазенками в одну точку. Из правой ноздри у него свисает ниже подбородка густая ярко зеленая сопля. Похоже, женщины ему сейчас без надобности.

Вечер. На «скорую» вбегает перепуганный азербайджанец.

— Памагытэ! Адкусылы! — вопит он и вываливает из штанов свое «сокровище».

Не откусили, лишь чуть прикусили, а шуму…

Звонит на «скорую» мужчина:

— Меня укусила собака.

Диспетчер «скорой» спрашивает:

— А собака-то здоровая?

— Да, очень большая, наверное, дог!

Женщину, как написал фельдшер в карте вызова, «избил сожитель по месту жительства». Вместе пили, а потом он ее избил. Лицо ее изменено неузнаваемо — сплошной синяк. Вместо глаз — узкие щелки. Веки не открываются из-за параорбитальных гематом — «фонарей». Так называемый симптом очков. Разбитые и распухшие нос и губы в засохшей крови. У нее тяжелая черепно-мозговая травма. Теряла сознание. Были судороги. Едва очнувшись, не узнавая окружающих, она, сплевывая разбитыми губами кровавую слюну, шепчет: «Вася, я тебя люблю!».

Мы сейчас настолько по-мартышечьи американизируемся, что даже 10 рублей у нас, видимо, в подражание вечнозеленому доллару, зеленого цвета. А ведь в народе еще жив старый синоним десятки — червонец. Нужно отметить, что художники самой устойчивой и ходовой в мире валюты не особенно изобретательны — ассигнации всех номиналов у них зимой и летом одним цветом и размером, что, наверное, не очень удобно — легко перепутать. Конечно, покупательная способность валюты, куда важнее ее эстетики, но все-таки у царских и у советских денег были установленные цвета, соответствующие номиналу, и размеры, уменьшающиеся в порядке убывания стоимости.

Вот на этой закономерности и был основан мнемонический прием запоминания эволюции кровоподтека, как бы девальвировавшегося, обесценивавшегося по мере старения.

Свежий кровоподтек — красный, как 10 рублей, затем он становится синяком — синим, как 5 рублей, затем зеленеет, как трешка, и, наконец, отцветающий становится желтым, как рубль.

Сейчас это правило годится, пожалуй, для прямо противоположной цели — чтоб по синяку вспомнить, какого цвета были прежде деньги в России.

Стоит ли все слепо перенимать у Запада?

В Воркуте, как правило, во время сильной пурги мороз ослабевает, а во время сильных морозов не бывает сильного ветра. Лишь очень редко, не чаще одного-двух раз в год, да и то не каждый год, бывают пурги 40 на 40, то есть 40 градусов мороза со скоростью ветра 40 метров в секунду. Тогда действительно творится страшное. Одна из таких страшных пург надолго запомнилась жителям Воркуты под названием «Рыжковской».

В начале февраля 1990 года прилетел в Воркуту из Москвы глава тогдашнего правительства Николай Иванович Рыжков.

Вечером мне звонит старший врач Светлана Сергеевна Мураховская:

— Вы можете завтра прийти на работу на полтора часа раньше?

— Без проблем. А что случилось?

— Рыжкова в 8 часов утра повезут на шахту Заполярную. У него есть личный врач, но начальство считает, что в эскорте должна быть и бригада интенсивной терапии «скорой помощи».

Через полчаса перезванивает:

— Раньше приходить не нужно. У КГБ уже утверждены списки. Они ничего не хотят менять. Поедет ночная смена. Приходите вовремя. Одевайтесь потеплее — штаб гражданской обороны дает штормовое предупреждение. Поедете менять ночную смену.

Прихожу на работу, как обычно, к девяти. Эскорт с Рыжковым, а с ним и наша БИТ (врач Людмила Васильевна Родионова и фельдшер Елена Шевелева), несмотря на штормовое предупреждение, уехали на шахту Заполярную.

Уже прилично мело, а в город тем временем со всех поселков ехало партийное и хозяйственное начальство всех рангов на Партхозактив — общее собрание, которое должно было состояться по возвращению Рыжкова с шахты.

На старенькой резервной машине без рации и медицинской сумки я со своим фельдшером Галей Ульченко поехали менять ночную смену, то есть Родионову с Шевелевой. Пурга с морозом бушевала во всю. На кольце (кольцом в Воркуте называют кольцевую дорогу, связывающую город с поселками, движение по ней по часовой стрелке — Западное кольцо, против — Северное) наша машина заглохла. Завести ее не удалось. Видимость — ноль. От мороза стекла быстро затянуло узором. В щели между дверцами машины в кабину летел снег. Наш водитель Маша Бараниченко — баптистка, сидела молча, шевеля губами.