Марк Каганцов - Байки о «Скорой»

На экзамене по патофизиологии, на котором все мои друзья-однокурсники получили неуды, я получил отлично, рассказывая на вопросе «гемофилия» родословную императорского дома Романовых и по каким генетическим законам она наследуется, почему наследник престола царевич Алексей был болен, а его многочисленные сестры-царевны нет.

Сдавая общую хирургию самому академику Георгию Андреевичу Орлову, я, отвечая на вопрос о заболеваниях прямой кишки, коснулся темы гомосексуализма, отметив при этом, что большинство людей ошибочно считает «платоническую любовь» любовью без секса, когда сам Платон имел в виду гомосексуальную любовь ментора (учителя) и его юного ученика (педерастию), при этом ссылаясь на Гиппократа, который считал, что мужское семя зарождается в головном мозге и спускается вниз по спинномозговому каналу позвоночника в половые органы. Таким образом, учитель, сексуально общаясь с учеником через прямую кишку, делится с ним своим умом-разумом.

Таким «художественным свистом» я занимался на протяжении всех шести лет учебы в институте, рассказывая на экзамене по патанатомии, что ядро моноцита имеет цвет кожи молодого гиппопотама; на экзамене по инфекционным болезнях — о теории трансмиссивных заболеваний академика Павловского и его экспедициях в жаркие страны, не забыв упомянуть трипаносому эквипердум — возбудительницу случной болезни у лошадей; на неврологии — что термин «истерия» придуман Гиппократом и происходит от греческого «гистера» — матка, исходя из его представлений о том, что неудовлетворенная матка мечется по телу женщины и где останавливается, там у нее и болит, приведя афоризм «Когда не плачут глаза, рыдают внутренние органы»; на психиатрии — об эпилепсии Ф.М.Достоевского и эпилептоидных характерах героев его романов и о том, что Вифлеем и бедлам происходят от названия родины Иисуса Христа — израильского городка Бейт-Лехем, только первое слово пришло на Русь из Византии с Новым Заветом в греческой транскрипции, а второе попало в Россию много позже из Англии, в которой появилось в латинской транскрипции, Бедламом назывался Лондонский сумасшедший дом — госпиталь святого Вифлеема (Бетлахма) для душевнобольных, а позднее в переносном смысле любой беспорядок — «дурдом»; на дерматовенерологии — о нейросифилисе Ги де Мопассана и описаниях лепры в Ветхом завете; на акушерстве — о мнимой беременности сербской королевы, распознанной великим русским врачом Захарьиным; на глазных болезнях — об астигматизме великого испанского художника Эль-Греко и т. д. и т. п.

Очень эффектно звучит на экзамене ввернутая к месту латинская пословица, типа: «Медика мента, нон медикаментум — Лечи умом, а не лекарством». Еще эффектнее сказать, что пословица «Менс сано ин корпорис сано» ошибочно переводится у нас как «В здоровом теле — здоровый дух», когда правильно перевести «В здоровом теле — здравый ум».

Таким образом, я призываю вас, вместо того, чтобы тупо зазубривать буквари и лекции своих профессоров, побольше читать разных интересных книг и популярных журналов, выуживая, запоминая и эффектно подавая разные необычные факты, получая при этом удовольствие самим и доставляя его своим учителям, и слывя не только пытливыми студентами, но и эрудитами. Помните фразу Козьмы Пруткова: «Узкий специалист подобен флюсу», не будьте односторонними!

Весеннюю сессию на четвертом курсе нам разрешили сдавать по свободному расписанию, то есть не вместе со всей своей группой, а каждый должен был записаться на кафедрах на тот день, который его больше устраивает, и волен сдавать экзамены в том порядке, в каком ему удобно. Мои соседи по комнате предпочли «отстреляться» побыстрее, чтоб раньше уехать на каникулы, а я максимально растянул сессию, отложив самый сложный экзамен по топографической анатомии и оперативной хирургии, которого я, честно говоря, побаивался, чуть ли не на самый последний день.

В комнате со мной остался только Коля Паутов по кличке Путя, когда-то выгнанный из общежития за «художества» по пьянке и проживавший у нас нелегально на койке своего дружка Сереги Крыжановского по кличке Крыжа, который недавно женился и жил со своей женой в комнате девушек за занавеской двумя этажами выше.

В отдельной комнате рядом с нами жил с женой и ребенком ассистент- стоматолог Рехачев. Ему никак не давали квартиру, а проживание вместе с беспокойной студенческой братией мало радует семейных людей с детьми. Нужно ли говорить о том, что сдачу каждого экзамена студенты любят шумно отмечать, как свою очередную победу. При этом в застолье они почему-то часто упоминают нелатинские названия половых органов и способа их взаимодействия, а также матерей и девушек веселого нрава, говоря языком науки — инвективную лексику. Рехачев в прошлом уже неоднократно просил моих соседей по комнате вести себя потише и сетовал на то, что сын пристает к жене с просьбой объяснить ему значение вышеупомянутых слов.

В тот злополучный день нам с Колькой было не до веселья. Уже несколько дней мы безвылазно сидели небритые в своей комнате и добросовестно зубрили ненавистную «топочку», пытаясь объять необъятное, а день решающего экзамена неумолимо приближался. Около полуночи к нам заявились радостные подвыпившие Вавила, Хвича и Геча и стали бурно выражать свой восторг по поводу сдачи ими последнего экзамена и успешного окончания сессии. Мы постарались выпроводить их поскорее. В три часа ночи у Пути началось обильное кровохарканье. Он страдал тяжелым пороком сердца, от которого погиб вскоре после окончания института. Спокойно смотреть, как он исходит кровью я, конечно, не мог. Сказав, что я пошел вызывать «скорую», я побежал звонить на первый этаж — на вахту, а жили мы на третьем. Колька, выскочив следом за мной из комнаты, громко крикнул мне в лестничный пролет: «Каганцов, не надо!». Кровохарканье нам удалось остановить самостоятельно. У Крыжиной жены, часто страдавшей маточными кровотечениями, оказалось под рукой все необходимое.

То ли этот ночной шум был последней каплей, переполнившей чашу терпения Рехачева, то ли просто удобным поводом для него доказать невыносимость его проживания в общежитии, но факт, что с утра пораньше он помчался с жалобой в деканат. В его изложении всю ночь в нашей комнате происходила пьянка, закончившаяся грандиозной дракой, в которой особенно зверствовал Каганцов, не смотря на жалобные крики избиваемого, молившего о пощаде: «Каганцов, не надо!». А должен вам сказать, что я за всю свою жизнь ни разу никого не ударил, что все в институте хорошо знали.

Вскоре к нам явилась комиссия во главе с преподавателем военно-морской кафедры капитан-лейтенантом Березовским, известным под кличкой Пиндюренко-Пшиздецкий, которую он сам придумал для героя своих устных морских рассказов. Первым делом комиссия полезла в стенные шкафы — искать следы ночной оргии. В одном из шкафов Пиндюренко обнаружил бутылку из под вина «Рубин» с остатками жидкости на дне.