Ксения Иваненко - Психические расстройства и головы, которые в них обитают

Через пару дней мама отвела меня в психиатрическую больницу – здесь вылечили её подругу, а значит, и мне помогут. Мама наконец поняла, что со мной что-то не так. То, что я месяцами сидела дома, лицезрея белый потолок, – показателем не было. Так, фигня какая-то, за которую можно на меня наорать. Особенно раздражал один мамин вопрос – «как дальше жить?». Да никак! Это не мой мир, не могу я здесь жить, а смерть – единственный для меня выход! Так вот, в ту пятницу мне сказали, что срочно надо лечь в больницу, ведь всё это поддаётся лечению. В понедельник была комиссия, на который добрый дяденька психиатр с улыбкой ребёнка, впервые увидевшего снег, сообщил мне, что у меня депрессия. Кто бы мог подумать? Я, например. Ищущее смерти дитя, у которого даже не осталось сил на то, чтобы эту самую смерть найти.

Я долго ждала, чтобы меня услышали, а дождавшись – оказалась в психушке. В тот день я много рыдала, я искала помощи, но совсем не подумала, как всё будет… Вместо тёплого дома я оказалась в палате, которую закрывают на весь день. В палате, где туалет похож на аквариум, да и сама палата – аквариум. Мне было безумно страшно. Я не могла спать и вела дневник о своей жизни в больнице. Я чётко и ясно усвоила, что надо говорить «мне стало лучше, мне хорошо», чтобы меня выпустили из аквариума, пока я не стала планктоном или морским коньком. Но мне и правда становилось лучше, а может, это страх помогал лучше всяких пилюль (руки тряслись так, что поесть было невозможно). И вот меня перевели в 3-ю палату, где лежала милая девочка, она смогла меня успокоить. Но не успела я привыкнуть к новым условиям, как меня перевели в люкс, который после всего увиденного смело можно было назвать королевскими покоями.

Я не верила, что какие-то таблетки смогут изменить моё мировоззрение, снимут мои «депрессивные очки». Но система сработала – мне стало лучше. С меня сняли болезнь, но это единственное, что у меня было. Я не могла понять, кто же я, какая я, что из себя представляю. От терапии я начала меняться – стала более общительной и позитивной, плохие мысли будто ластиком стёрли. Больница проглотила все мои мысли – в голове стало пусто. И вот мне очень нужно найти ответ на вопрос «кто я?», потому что без этого ничего не получается, я не понимаю, как должна действовать.

В палату перевели новую девочку, с которой я позже подружилась. Она позвала меня в свою компанию – поиграть в игру, где надо объяснять слова, чтоб их называли. Никогда в жизни я бы не согласилась играть в подобное – я всегда была лишь наблюдателем веселья, а не его частью. Серый кардинал в маске милой мышки. Но у меня вырвалось «да» в ответ на её приглашение раньше, чем я осознала, о чём меня спрашивают. В тот день у меня появились новые друзья и отличное настроение. Новые друзья курили, и я решила вернуться к тому, что меня спасало долгое время, – к сигаретам.

Курение стало частью моей жизни очень давно, как и кофе литрами и без сахара – я не могла без этого. Сигареты заставляли меня не плакать на людях, но от ночных рыданий в подушку уже не помогали. Настроение скакало всё сильнее, но больница расправилась и с этой моей особенностью… От меня ничего не осталось, я не помнила, что такое счастье, чтобы надеть его вместо депрессии. А курение вернуло меня в свой мирок, окрашенный чёрным.

Сейчас мое состояние снова ухудшилось… Мне хочется разделать руки, как рыбу – вспороть. А на прошлой неделе хотелось порезать запястья. Не для того, чтобы себя убить, а просто так (может, для того, чтоб узнать, что я жива?). До лечения мне жутко хотелось порезать лишь пальцы, лечение же апгрейдило это моё желание.

Мне неуютно, когда всё хорошо, – у меня не может быть такого, это совсем не моё… Недавно я снова хотела сдохнуть и разрыдалась на добрый час с хвостиком. Мне всегда нравилось выводить себя на эмоции, смотря или читая что-нибудь душераздирающее. И в этот раз мне нравилось мое слезливое настроение…

Я всё ещё не знаю, чего же я на самом деле хочу – жить или чтобы меня оставили в покое. Я не знаю, что будет дальше. Никто не знает… Я получаю много поддержки от друзей из Интернета и от мамы, но это мне в тягость – никто не знает, что я чувствую, и я – в том числе… Я будто должна соответствовать их словам и говорить, что справлюсь со всем. Но я такая слабая… Возможно, я завтра смогу улыбаться, но сегодня мне даже нравится моя депрессия и дружба с ней – меня это вдохновляет (поэтому я не знаю, за что бороться и стоит ли).

Я много и часто пыталась проанализировать своё состояние и пришла к выводу, что всё началось в 1-м классе: я не смогла адаптироваться, от меня требовали слишком многого. У меня не было своей цели, за меня всегда всё решали. Всё, чего мне хотелось в начальной школе – это танцевать, играть на фортепиано и похудеть (дядя, имевший тогда на меня сильное влияние, постоянно называл меня жирной, не давая неокрепшей самооценке расправить крылья). У нас дома никогда не было пианино – я рисовала клавиши на листках бумаги и раскладывала их на столе, перебирая по ним пальцами, чувствуя, как по всему телу растекается музыка. Моя учительница сказала, что без инструмента дома я не смогу выполнять домашние задания, и перестала со мной заниматься. С танцами я проявила свой характер и гордо ушла, потому что преподаватель плохо обо мне высказалась. Меня поставили с партнёром, который был грациозен как мешок с картошкой, я вокруг него и крутилась, и вертелась, а в итоге мне сказали, что я стояла на месте.

Сейчас мне 21, и я разрушаю свою жизнь, сохранив старые желания, но не имея возможности выкарабкаться из пропасти. После 5-го класса я прогуливала школу неделями и на меня орали всё сильнее. В 7-м появилась мысль «если бы я не смеялась, то давно бы выпрыгнула из окна». В 11-м я сбросила 20 кг за 4 месяца, и дядя назвал меня узником концлагеря. Он показывал старые фото, где я была жирной, приговаривая, что тогда я была нормальной. Но тогда он же сам называл меня жирной… Вот так мою главную цель и мечту растоптали. Зимой я начала заедать свои проблемы, забрасывая их в дыру в своей груди – моё счастье было разрушено парой дядиных слов. Теперь мне ничего не хотелось, всё стало безразлично…

Я поступила на психолога, чтобы меня не забрали в психушку, – шутка, которая стала правдой. Сейчас я там, где должна была оказаться много лет назад, но проблемы психики для взрослых – полнейшая чушь, ведь это же не царапина, которую нужно обработать йодом, а значит, всё в порядке – всё хорошо (жаль, что не у меня). Дядя до сих пор говорит, что депрессию надо ломать, что депрессия не болезнь, что я просто от безделья не знаю, чем заняться. Однобокий дурень, испортивший мне жизнь, теперь не вызывает во мне ничего, кроме жалости. Я оказалась слишком ранимой, но такая уж я.