Джон Грогэн - Марли и я: жизнь с самой ужасной собакой в мире

– Его больше нет.

Она оставила нас наедине, и я осторожно поднял его веко. Она была права: Марли с нами больше не было.

Я подошел к кассирше и оплатил счет. Она предложила на выбор: групповое кремирование за 75 долларов или индивидуальное, с возвратом урны с пеплом, за 170 долларов. Нет, заберу его домой, возразил я. Через несколько минут ветеринар с помощником вывезли тележку с большим черным пластиковым пакетом и помогли мне переложить его на заднее сиденье машины. Доктор пожала мне руку и сказала, что сожалеет о моей потере и сделала все, что зависело от нее. Наверное, пришло его время, ответил я, и поблагодарил ее.

По дороге домой я плакал. Такого со мной никогда еще не бывало, даже на похоронах родственников и знакомых. Приехав, я оставил Марли в машине и вошел в дом, где меня ждала Дженни. Дети уже спали, и мы решили, что расскажем им обо всем утром. Мы обнялись и заплакали. Я пытался описать ей состояние Марли, говорил, что, когда наступил конец, он уже крепко спал и не почувствовал ни паники, ни боли. Но мне было трудно подобрать нужные слова. Позже мы вместе переложили большой черный пакет из машины в садовую тележку, которую на ночь оставили в гараже.

В ту ночь мне не спалось. За час до рассвета я встал и тихо, чтобы не разбудить Дженни, оделся. На кухне выпил стакан воды – кофе мог подождать – и вышел на улицу, в слякоть и изморось. Взял лопату и кирку и двинулся на то место, где росли ели, которые облюбовал Марли минувшей зимой. Здесь я решил похоронить пса.

Температура была около нуля, и земля, к счастью, еще не промерзла. Быстро прокопав тонкий слой почвы, я наткнулся на тяжелую плотную глину вперемешку с камнями. Вспомнил, что сюда рабочие ссыпали грунт, когда копали яму для подвала. Через пятнадцать минут снял куртку и прервался, чтобы передохнуть. Через полчаса я был весь мокрый от пота, но углубился всего на полметра. Спустя сорок пять минут докопал до грунтовых вод. Мутная холодная вода быстро заполнила яму почти наполовину. Я сходил за ведром и начал вычерпывать воду, но она не убывала. Я не мог похоронить Марли в этом ледяном болоте. Ни за что!

Несмотря на усталость – мое сердце билось так, словно я пробежал марафон, – стал обследовать свой участок, чтобы подыскать более достойное место. И обратил внимание на две большие дикие вишни на опушке леса. Под их раскидистой кроной в серой рассветной мгле мне показалось, что стою в храме под открытым небом. Это были те самые деревья, в которые мы с Марли едва не врезались во время нашей памятной поездки на санках, и вслух сказал: «Вот отличное место». Здесь не было глины, а земля оказалась довольно сухой – просто мечта садовника. Вскоре я уже выкопал овальную яму, 60 на 90 сантиметров по периметру и 120 – вглубь. Зашел в дом и увидел, как проснувшиеся дети хлюпают носами. Дженни им все рассказала.

Я был очень растроган, когда увидел слезы на глазах у детей. Впервые в своей жизни они столкнулись со смертью. Конечно, Марли – всего лишь собака, а собаки приходят и уходят в течение человеческой жизни. Порой это случается просто потому, что они становятся ненужными. При каждой моей попытке поговорить с детьми о Марли у меня наворачивались слезы. И тогда я сказал, что они могут поплакать, потому что у совместного пути собаки и человека всегда грустный конец, ведь жизнь собаки короче. Я сказал им, что Марли спал, когда ему сделали укол, и он ничего не почувствовал. Он просто ушел в мир иной. Колин расстроилась из-за того, что ей не дали с ним по-настоящему попрощаться; она думала, что он вернется домой. Я сказал, что попрощался за всех нас. Конор, наш будущий писатель, показал мне кое-что – он сделал это для Марли, чтобы положить вместе с псом в могилу. Это был рисунок большого красного сердца с надписью: «Для Марли: надеюсь, что ты знал, как я любил тебя всю жизнь. Ты всегда был рядом, когда был мне нужен. При жизни и после смерти – я всегда буду любить тебя. Твой брат Конор Ричард Грогэн». А потом Колин нарисовала девочку с большой желтой собакой и с помощью брата написала: «Я никогда тебя не забуду».

Я вышел из дома и повез тело Марли на тележке. По дороге сорвал несколько еловых лап и положил их на дно ямы. Поднял тяжелое тело и бережно опустил его в могилу. Спрыгнув в яму, открыл мешок, чтобы посмотреть на Марли в последний раз, и уложил его так, как он любил спать у камина: свернувшись клубком, голова на боку. «Ладно, старина, вот и все», – вздохнул я, закрыл мешок и пошел в дом за Дженни и детьми.

Когда мы собрались у могилы, я положил рядом с головой Марли записки Конор и Колин. Патрик перочинным ножиком срезал пять пахучих еловых веточек – по одной для каждого. Мы по очереди бросили их в яму, молча постояли минуту, а затем, будто много раз это репетировали, сказали все вместе: «Марли, мы любим тебя».Я взял лопату и бросил вниз первый ком земли. Раздался неприятный звук удара о пластик. Дженни заплакала. Я продолжал закапывать могилу. Дети молчали.

Когда яма была наполовину заполнена, я сделал перерыв, и мы вернулись в дом. Все сели за кухонный стол и начали вспоминать Марли. В какой-то миг наши глаза наполнялись слезами, а уже через минуту мы улыбались. Дженни рассказала, как во время съемок фильма «Последняя пробежка на базу» Марли бесился, если кто-нибудь из киногруппы брал малыша Конора на руки. Я рассказывал обо всех поводках, которые пес сгрыз, и о том, как он однажды помочился прямо на ногу соседа. Мы вспоминали все его погромы и ради любопытства подсчитали, во что нам обошлось восстановление. Теперь мы могли посмеяться над этим. Чтобы поднять детям настроение, я сказал им то, во что сам едва верил.

– Душа Марли сейчас в собачьем раю, – произнес я. – Он свободен и бегает по просторному золотистому лугу. Его лапы снова в порядке. Сердце нашего пса вновь бьется, у него отличное зрение и все зубы целы. Он в прекрасной форме и целыми днями носится за кроликами.

– И там множество стеклянных дверей, через которые он может прыгать, – добавила Дженни.

Все представили, как наш глупый пес продолжает свои забавы на небесах, и засмеялись.

Мне было пора собираться на работу. Я пошел к могиле Марли и засыпал ее до конца, аккуратно утрамбовывая рыхлую землю ногой. Сверху положил два больших валуна, которые притащил из леса. Затем вернулся в дом, принял горячий душ и отправился в офис.

Первые дни после смерти Марли мы не могли о нем говорить. На любимые темы разговоров о собаке теперь был наложен строгий запрет. Мы пытались вернуться к обычной жизни, а воспоминания о нашем псе препятствовали этому. Колин, например, не могла слышать его имени и смотреть на его фотографии. Она начинала плакать, сжимала кулачки и сердито твердила: «Не хочу о нем говорить!»