Анатолий Харитонов - Чинька-Чинька

Тут же крутится Жейка. Собирать ленится, вот и ныряет в банку ее рука да черпает ягодки покрупнее. Прочтешь ей мораль насчет трудолюбия, слушает она внимательно, а сама жует и в банку заглядывает.

Чинька бродит поодаль. Вдруг вижу, он тоже губами снимает землянику с кустиков и ест.

— Пошел вон, паршивец, — ровным голосом говорю ему и машу рукой. — Ешь где-нибудь подальше. — Чинька отошел и снова чавкает: «Я, мол, не лезу к тебе… Я с краю!» А мне все кажется, что он к облюбованному мной участку подкрадывается да лучшие ягодки слизывает. Погрожу ему пальцем, он лежит в тени и лениво шевелит пастью, да еще и головой раскачивает. А говорят, что собаки ягод не едят. Вот полюбуйтесь!

Совсем незаметно пролетел день. Когда начало смеркаться, хватились, что забыли дома палатку, а мошка здесь по ночам — лютый зверь. Даже в машине не спрячешься.

Еду готовили у костра. Жались ближе к огню, а мошкара тучей вилась над головами и сыпалась в огонь, ожигая крылья. Ужинали картофельным супом с тушенкой вперемешку с мошкарой. Выбирать ее было занятием бесполезным. Так и ели, не заглядывая в миску, чтобы не портить себе аппетит. Ничего, на вкус не влияет!

Чинька тоже прижался к костру, так что мы стали опасаться, как бы он не подпалил себе хвост. Однако он таежник опытный, не подсмолил ни волоска.

Спать легли в машине. Ночью ворочались, чесались, чихали и размахивали в бессильной злобе руками. Собственно, хватившись палатки, которую мы так легкомысленно не взяли, я понял, на какие муки мы обречены. Теперь вот пожинали плоды беспечности.

Вдруг среди ночи по крыше машины забарабанили. Спросонья мы не сразу поняли, что это… А это был Чинька. Он за ухом чесал и стучал по крыше. Он тоже воевал с мошкой, только оказался сообразительнее нас. Мы влезли в машину и там представляли собой приманку для кровопийц, а Чинька взобрался повыше, где дул ветерок. Мошку сносило в сторону.

Утро мы встретили радостно, как никогда! Опухшие, невыспавшиеся, измученные, мы с надеждой поглядывали на предрассветные вспышки зари и мысленно торопили солнышко. Я предложил покинуть машину и смело вылез на свежий воздух. Там дышалось легче. Я раздул костер. Ко мне присоединились Лида, Жейка и Чинька. Когда огонь разгорелся вовсю, я незаметно для себя уснул, и во сне меня никто не кусал.

Наступившее утро щедро вознаградило нас за наши ночные мучения. Ягода обильно потекла в банки, котелки, мешочки из полиэтилена. Утром ее собирать легко и весело. Мошка куда-то исчезла, и было так приятно, что просто не верилось, будто в этом раю может быть временами плохо.

Увлекшись, Жейка с мамой подошли к краю поляны, обрамленной сплошной стеной настоящего таежного леса. Чинька крутился рядом. На краю поляны в тени кустов и деревьев земляника была крупнее. Они издали заметили большие ягоды, свисавшие на тонких стебельках аппетитно и дразняще, но для того чтобы к ним подобраться, надо было выбрать землянику на подступах. Лида и Жейка на коленях потихоньку подбирались к кусту. И вот когда они почти уже достигли цели и можно было протянуть руку и брать ягоды, Чинька, пробегая мимо куста, грудью толкнул Лиду. От неожиданности она не удержалась на корточках и села, Чинька нахально вклинился между ней и кустом орешника.

— Чинька, ты чего толкаешься! — возмутилась она. Держась за Чинькину спину, попыталась встать. За другую руку ее со смехом поднимала Жейка. Глянув через спину Чиньки под куст, куда они так стремились, Лида вдруг увидела, как то, что она принимала за толстую палку, медленно поползло к лесу. Это была змея. Серая, со светлыми пятнами, так похожая на ясеневый сук, что немудрено было перепутать. Длину змеи определять было некому. Схватив Жейку в охапку, Лида в момент оказалась у машины.

Чинька с равнодушным видом трусил за ними.

Мы собирались уезжать с земляничной поляны и уже упаковали вещи, когда появился небритый человек с карабином наперевес. На нем была давно не стиранная одежда, выгоревшая фуражка. Он возник неожиданно, словно вынырнул из зарослей тайги, что окружала поляну, и повел себя с нескрываемой неприязнью. Подошел к нам и вместо обычного «Здравствуйте!» указал стволом карабина на мирно глядящего на него Чиньку.

— Я вот возьму и застрелю собаку!

Я мгновенно оценил обстановку. Вооружен. Взбредет в голову блажь — и убьет собаку. Потом восстанавливай справедливость… Как можно спокойнее я ответил:

— Зачем же? Собака денег стоит.

Про деньги я на ходу сочинил. Таких «деятелей» ничем не вразумишь, все ваши доказательства их только раздражают и распаляют больше прежнего. Единственно, что таких лиц озадачивает, — это денежный вопрос. Когда убийство собаки отождествляется с определенной суммой ущерба, это их отрезвляет и настораживает. Я не знал, какой запрет нарушили мы с Чинькой, но та уверенность, с которой к нам притопал этот человек, сама по себе уже свидетельствовала о том, что наверняка мы что-то нарушили. Может быть, землянику собирать нельзя, может, на машине по этой дороге запрещено ездить и тут сделали какой-нибудь заповедник или заказник. Мы-то здесь бываем раз или два в году. В подтверждение моей догадки человек с карабином хрипло закричал:

— Разве вы не знаете, что с собаками в тайгу ходить нельзя?!

Я старался держаться спокойно и вежливо. Со мной Жейка и Лида, а у этого в руках нешутейное оружие — пятизарядка.

— Мы не с собаками, а с собакой, и не в тайге, а на поляне.

— Зачем же вам на поляне сдалась собака?!

— Для охраны.

Голос его надломился на высокой ноте и снизился почти до нормальных тонов. Похоже, он понял, что его крик не действует.

— Собака может зверя какого-нибудь задрать!..

— Тигра, например… — не выдержал я.

Он заглянул в глаза, не издеваюсь ли я над ним, и, наткнувшись в них на абсолютную серьезность, продолжал:

— Тигра собаку сама сожрет. А вот ежели собака ваша за кабаном побежит?

— Не побежит, — уверил я, — это очень послушный пес. Вот видите, он на вас не нападает, хотя то, как вы разговариваете, ему не нравится.

Человек с карабином настороженно взглянул на Чиньку, будто только теперь по-настоящему понял, что тот способен кинуться на обидчика и защитить хозяина.

Чинька, словно понимая, о ком речь, стоял, вытянувшись в струнку, вздыбив шерсть на загривке и чуть пошевеливая черной пипкой носа. Ждал приказа.

Человек направил ствол на Чиньку, но вспомнил мои слова: «Эта собака денег стоит…» — демонстративно закинул ремень карабина на плечо, медленно развернулся и пошел своей дорогой, с явной неохотой оставляя нас в покое.

Обернувшись, я увидел приближающихся к нам школьников с бидончиками. Они подошли, поздоровались, а взрослый лобастый мальчуган поинтересовался: