Джеймс Хэрриот - Из воспоминаний сельского ветеринара

— Напрасно только время теряете, мистер Хэрриот. У меня тут весь список, и в нужном порядке. Нарочно для вас составил, чтобы с собой забрали.

Однако меня грызли сомнения. Все фермеры свято верили, что содержат свою документацию в полном порядке, но я уже на этом попадался. Сам я по числу промахов в составлении документов бил все рекорды, и дополнительная помощь фермеров мне совершенно не требовалась.

И все же… все же… соблазн был велик. Я взглянул на зажатый в мозолистых пальцах лист с длинными столбцами цифр. Если я его возьму, то сэкономлю массу времени. Оставалось более пятидесяти животных, а до обеда надо еще проверить два стада.

Я взглянул на часы. Черт! Уже порядочно отстаю от графика! Меня захлестнуло знакомое чувство безнадежной беспомощности.

— Хорошо, мистер Хилл, я его возьму. И большое спасибо. — Я сунул лист в карман и двинулся дальше по коровнику, торопливо выстригая шерсть и втыкая иглу.

Неделю спустя на открытой странице ежедневника я увидел страшную запись: «Позв. мин.». По обыкновению, у меня кровь застыла в жилах, хотя эта криптограмма, написанная почерком мисс Харботтл, просто означала, что меня просят позвонить в местный отдел Министерства сельского хозяйства. Но, с другой стороны, из этой просьбы следовало, что у меня снова рыльце в пушку. Я протянул дрожащую руку к телефону.

Как всегда, трубку сняла Китти Паттисон, и я уловил в ее голосе нотку жалости. Она была очень симпатичной молодой женщиной, заведовала штатами и знала о моих безобразиях все. Когда погрешности оказывались не слишком велики, Китти нередко сама доводила о них до моего сведения, но если за мной числился тяжкий грех, за меня брался лично Чарлз Харкорт, региональный инспектор.

— А, мистер Хэрриот! — весело сказала Китти. (Я понимал, что она мне сочувствует, но ничем помочь не может.) — Мистер Харкорт хотел бы поговорить с вами.

Ну все! Эта зловещая фраза всегда вызывала у меня сердцебиение.

— Спасибо, — хрипло пробормотал я в трубку и целую вечность ждал, пока она переключит телефон.

— Хэрриот! — Зычный голос заставил меня подпрыгнуть.

Я сглотнул.

— Доброе утро, мистер Харкорт. Как вы себя чувствуете?

— Я скажу вам, как я себя чувствую. Доведенным до исступления. — Я живо представил себе породистое холерическое лицо, не розовое, как всегда, а побагровевшее, и горящие гневом зеленоватые глаза. — Проще говоря, я зол как черт!

— А-а…

— Нельзя ли без ваших «а»? Вы тоже сказали «а», когда сделали прививку корове Франкленда, хотя она покойница уже два года! В толк не возьму, как вам это удалось. Чудотворец, да и только! А сейчас я проверял результаты вашей работы у Хилла в Хайвью и среди коров, прошедших пробу, обнаружил номера семьдесят четыре и сто три. А, согласно нашим данным, он продал их полгода назад на ярмарке в Бротоне, и, следовательно, вы сотворили очередное чудо.

— Я очень сожалею…

— Не сожалейте, это же просто диву достойно! Вот передо мной цифры — измерения кожи и прочее. Как я вижу, вы установили, что у обеих кожа тонкая, — установили, хотя они находились от Хайвью в пятнадцати милях. Поразительная сноровка!

— Ну, я…

— Ладно, Хэрриот, я кончаю шутить. И намерен сказать вам в очередной и последний раз… Надеюсь, вы слушаете? — Он перевел дух, и я словно увидел, как он ссутулил тяжелые плечи, прежде чем рявкнуть в трубку: — Впредь смотрите их чертовы уши!

Я беспомощно залепетал:

— Да, конечно, мистер Харкорт, обязательно! Уверяю вас, что теперь…

— Хорошо, хорошо. Но это еще не все.

— Не все?

— Да, я не кончил. — В его голосе появилась тягостная усталость. — Могу ли я попросить, чтобы вы припомнили корову, которую вы изъяли как туберкулезную у Уилсона в Лоу-Парксе?

Я сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Начало было грозным.

— Я ее помню.

— Ну так, милый мой Хэрриот, может быть, вы помните и нашу небольшую беседу о документации? — Чарлз был весьма порядочным человеком и всячески пытался сдержать свое негодование, но это ему трудно давалось. — Хоть что-нибудь из нее запало в вашу память?

— Ну разумеется.

— В таком случае почему, ну почему вы не прислали мне квитанцию о сдаче на убой?

— Квитанцию о… Разве я не…

— Нет, вы не! — перебил он. — И я просто не в силах этого понять. Ведь в прошлый раз, когда вы забыли переслать копию соглашения об оценке, я разобрал с вами всю процедуру по порядку.

— Я, право, крайне сожалею…

В трубке раздался тяжелый вздох.

— И ведь это так просто! — Он помолчал. — Ну вот что: давайте еще раз пробежимся по всей процедуре, согласны?

— Да-да, конечно.

— Отлично, — сказал он. — Итак, обнаружив больное животное, вы вручаете владельцу извещение Б-двести пять Д.Т., форму А, то есть извещение о выбраковке и изоляции указанного животного. Затем (я слышал, как он ударяет пальцем по ладони, перечисляя пункт за пунктом) следует Б-двести семь Д.Т., форма В, извещение о забое. Затем Б-двести восемь Д.Т., форма Г, свидетельство о вскрытии. Затем Б-сто девяносто шесть Д.Т., справка ветеринарного инспектора. Затем Б-двести девять Д.Т., соглашение об оценке, а в случае разногласия с владельцем еще и Б-двести тринадцать Д.Т. — назначение оценщика. Затем Б-двести двенадцать Д.Т., извещение владельцу о времени и месте забоя, а также Б-двести двадцать семь, квитанция о сдаче животного для забоя, и, наконец, Б-двести тридцать Д.Т., извещение о приведении в порядок и дезинфекции помещения. Черт побери, любой ребенок сразу усвоил бы такую процедуру. Она же на редкость проста, вы согласны?

— Да-да, конечно, несомненно.

На мой взгляд, простой ее назвать было никак нельзя, но я предпочел обойти этот факт молчанием. Он уже спустил пары, и не стоило вновь доводить его до кипения.

— Благодарю вас, мистер Харкорт, — сказал я. — Постараюсь, чтобы это не повторилось.

Я положил трубку, чувствуя, что все сошло сравнительно благополучно, но тем не менее меня еще долго била нервная дрожь. Беда была в том, что министерские контракты имели для нас огромную важность. В те трудные дни мы сводили концы с концами главным образом благодаря им.

Уж эта выбраковка туберкулезных животных! Когда ветеринар обнаруживал корову с открытой формой туберкулеза, она подлежала немедленному уничтожению, поскольку ее молоко представляло опасность для населения. Казалось бы, чего проще! Но, к несчастью, закон требовал, чтобы кончина каждой злополучной коровы сопровождалась настоящим вихрем всевозможных извещений и справок.

Страшнее всего было даже не обилие самих документов, а количество лиц, которым полагалось их рассылать. Порой мне начинало казаться, что тех моих соотечественников, кто их не получает, можно пересчитать по пальцам. Помимо Чарлза Харкорта среди адресатов значились: фермер, которому принадлежало больное животное, полицейское управление, канцелярия министерства, живодер, а также местные власти. И конечно, всякий раз я кого-нибудь да забывал. В ночных кошмарах мне чудилось, что я стою посреди рыночной площади и с истерическим хохотом швыряю извещениями в прохожих.