Ольга Кандела - Дарственная на любовь

– Потому что не мог поступить иначе… – твердо ответил Теар, не отводя взгляда от воспаленных глаз Сайфа.

И в окружающей тьме воцарилось молчание – тягостное и вымученное, как и лица трех лаэров, стоявших на выжженной земле их общего дома.

Теар не знал, что творится в головах Сайфа и Глена. Какие мысли скрываются за хмурыми отстраненными лицами. Но он не боялся. Они по-прежнему были связаны. Родовые нити держали крепко, намертво связывая вожака и его род, не позволяя ни одному из них поднять руку на собрата. Не позволяя усомниться друг в друге.

И Теар по-прежнему был их итару, чувствовал их родовые нити, звенящие от напряжения и беспокойства, волнующиеся, как волнуется море в самый страшный, самый сильный шторм.

– В клане неспокойно, – первым прервал молчание Глен. – Лаэры напуганы и не знают, чего ждать от завтрашнего дня. Не знают, чему верить, а чему нет. Некоторые и вовсе изъявили желание оборвать родовые нити. Но большинство семей на вашей стороне, итару. И мы поддержим вас, если это будет необходимо.

Теар благодарно склонил голову. Ну хоть одна хорошая весть за все эти дни.

И если клан на его стороне, значит, есть еще шанс все исправить…

Лунный посмотрел на восток – туда, где через пару часов должно было встать солнце, туда, где его ждало еще одно незаконченное дело, тяжким грузом лежавшее на душе.

– Я должен уехать.

Теар молча направился к привязанной лошади, понимая, что отлучка лишь усугубит ситуацию. Но эта отлучка была ему необходима.

– Что? Сейчас?! – Сайф неверяще всплеснул руками.

– Да, я должен завершить одно дело. А после… – Теар на мгновение задумался, затем решительно посмотрел на сородичей. – Собери воинов, Глен. Всех, кто верен мне и готов по первому моему Зову спуститься в пекло ада.

– Что ты задумал, Теар? – Сайф беспокойно подался вперед.

– Мы достанем ублюдка Ойнэ. И положим конец всему этому! – решительно заявил итару и, пришпорив вороного жеребца, унесся на восток.

Я собирала себя по частям. Складывала осколки, кропотливо выискивая подходящие друг к другу кусочки. Один за одним, составляя свой неповторимый узор – вроде бы, в чем-то прежний, а все равно какой-то не такой, неуловимо изменившийся. А когда смотришь на общий рисунок, и вовсе кажется, что раньше все было не так.

То же и с зеркалом. Я глядела на мутное отражение и не узнавала себя. Кто эта бледная тень, немощная и бесхребетная, не способная ни на что, кроме как бестолково пялиться в стенку? И куда делась прежняя Мел? Куда делась Ласка? Куда делась та, что была готова на все, даже спать с чужими мужчинами, лишь бы исполнить свою мечту?

Ничего не осталось от меня прежней: ни былой красоты, ни блеска в глазах, ни стремления к свободе. Вообще никаких стремлений…

И все равно надо было куда-то двигаться, делать хоть что-то, чтобы окончательно не сойти с ума. Первой целью стало встать с постели, второй – выйти из комнаты, третьей – уехать из этого дома. Не важно куда, просто подальше от Лунного.

Последние дни Теар почти не беспокоил меня. Он редко заходил в спальню и не мучил бессмысленными разговорами. И все равно я постоянно ощущала его незримое присутствие. Слышала, как Лунный подходит к двери и замирает с той стороны. Он мог стоять так несколько минут, прильнув ухом к дубовой створке – наверно, проверял, все ли в порядке. А, может, хотел войти, но, памятуя о моей неприязни, не решался. И я была благодарна ему за это.

Еду мне теперь подавала Марта, она же помогала мыться и решать другие женские дела. Неизменным было лишь то, что Теар всегда сам приносил мне лекарство. Тщательно следил за тем, чтобы я все выпивала, и неустанно повторял, что я должна выздороветь. И тогда он избавит меня от своего общества. Отпустит на все четыре стороны, как я того и хотела.

А хотела ли вообще? Не знаю, но хотеть мне было нечего, а потому я послушно пила лекарство и выполняла все предписания местного лекаря.

И, как ни странно, тело потихоньку начало оживать. Улучшился аппетит, затекшие мышцы требовали движения, а легкие – свежести.

Я вышла на крыльцо и полной грудью вдохнула стылый осенний воздух. Теплой одежды у меня не было, и пришлось завернуться в одеяло. И теперь оно подобно шлейфу волочилось по дощатому полу, и к колючей ткани липли мелкие жухлые листочки и мусор, нанесенный ветром.

С неба сыпалась морось, и хоть я стояла под козырьком, до лица долетали мелкие брызги, оседая на растрепанных волосах и одеяле. А мне вдруг захотелось выйти под дождь и запрокинуть голову. Поймать губами холодные вкусные капли. Я сделала шаг вперед, повинуясь внезапному порыву, и вдруг раздался резкий окрик:

– Мел! Ты что творишь?!

Я обернулась на голос и наткнулась взглядом на спешащего к крыльцу Теара. Выглядел итару странно. На нем была потертая изношенная куртка, в руках – охапка дров, светлые взлохмаченные волосы блестели от влаги, а на лице серебрились капли дождя. Он был совсем не похож на того чопорного высокомерного итару, каким я увидела его в первую нашу встречу.

Теар подошел ближе, а я отвела взгляд, стараясь не смотреть на его мокрые волосы и лицо. И мне по-прежнему не хватало смелости заглянуть в его глаза: слишком тяжело, слишком больно.

Лунный бросил дрова у порога и, сдернув куртку с плеч, набросил на меня, оставшись в одной тонкой рубашке на голое тело.

– Совсем с ума сошла?! Еще и простудиться хочешь?

– Я всего лишь вышла подышать!

– Надо было сказать, и я …

– Что «ты»?

Наверняка бы ведь не пустил.

– Я бы принес тебе теплую одежду, – выдохнул Теар, и мимолетно вспыхнувшее недовольство разом улетучилось.

– Так принеси, – просто согласилась я и поймала удивленный и явно озадаченный взгляд Лунного.

– Хорошо. Хочешь чего-нибудь еще?

Я кивнула. Раз уж поставила себе цель окончательно поправиться и убраться отсюда, то надо поскорей набираться сил.

– Хочу прогуляться. – Я посмотрела вдаль, на темневшую за крышами домов полоску леса. – И поесть тоже.

До моего слуха донесся шумный выдох, очень похожий на выдох облегчения.

– Давай наоборот: сначала поесть, а потом прогуляться.

Теар одной рукой сгреб брошенные на землю дрова и распахнул дверь. Придержал ее, пока я неторопливо перешагивала через порог. А потом хлопотал по дому, словно деловитая хозяйка. Гремел посудой на кухне, возился с печью, зачем-то бегал во двор.

Смотреть на такое было странно, и в другой ситуации я бы наверняка посмеялась над итару и отвесила пару колких шуточек.

Но сейчас смеяться не хотелось. Душа покрылась ледяной коркой, сквозь которую почти не пробивались эмоции. Потому я лишь отмечала про себя странность происходящего и молча дожидалась, пока мне принесут все, что я просила.