Ольга Кандела - Дарственная на любовь

И я кляла себя за то, что была такой невнимательной, что не поняла, не заметила своего положения. А ведь последние дни меня частенько мутило, и кружилась голова, но я, дура, списала все на волнение перед ритуалом. И о женских днях совершенно забыла.

Они должны были прийти сразу, как только я бросила пить противозачаточную настойку. Уехав за перевал, я еще какое-то время продолжала принимать ее. У меня было слишком много хлопот, чтобы отвлекаться на женские недомогания. Отказалась от настойки, только когда достаточно обжилась. Кажется, это случилось перед самым приездом Теара. А потом все так закрутилось… Нападение в горах, прибытие во дворец, торжественный прием, подготовка к ритуалу…

Я думала о чем угодно, только не о себе. И вот результат.

А ведь, если бы я поняла раньше, все могло сложиться иначе…

Странно, я ведь не хотела иметь детей. Точнее… Я знала, что никогда не решусь на ребенка. Ведь, кто бы ни был его отцом, мой первенец должен был родиться похожим на Ойнэ. На моего первого мужчину. На того, кто посмел присвоить мое тело, на того, кто красной линией перечеркнул всю мою жизнь.

И, наверное, мне стоило радоваться, что все так вышло. Теперь не придется мучиться сомнениями и ломать голову в поисках несуществующего решения. Но нутро сжимало болезненное чувство потери. Казалось, весь мир рухнул, обратился в прах и погреб меня под собой. И я понимала, что никогда уже не буду прежней. И никогда больше не смогу довериться кому бы то ни было.

У меня вновь не осталось никого, кроме себя самой. Мне, как и прежде, не на кого было положиться. И, как это ни прискорбно, но я никому не была нужна во всем этом мире. Не моя кровь, не моя жизнь, которую каждый второй пытается отнять, а настоящая я, живая, дышащая и думающая. С чувствами и эмоциями. С глупыми наивными мечтами.

Хотя… Теперь у меня и их не осталось… Теперь я была не нужна даже самой себе. Так зачем пить, есть, принимать лекарство? Зачем?

Теар битый час стоял у моей постели. На коленях, с кружкой какого-то дурно пахнувшего варева в руках.

– Мел, пожалуйста, выпей лекарство… – Он повторял это в сотый раз. Или в тысячный? Я не знаю.

Я не откликалась на его просьбы. Все, чего я хотела – чтобы он исчез. Чтобы не мучил. Ведь одно его присутствие – тяжкое напоминание о страшном предательстве.

Но Лунный был упрям. И, как и прежде, он не желал понимать меня.

– Мел, прошу. Ты же знаешь, я не уйду. – В его голосе слышалось отчаяние. А мне стало интересно: когда же в нем появится злость? Когда у Лунного лопнет терпение? Когда он начнет орать, когда начнет приказывать?

Он ведь так это любит…

Но на сей раз терпения Теару было не занимать, и чем дальше, тем мягче становился его голос. А мне казалось, что он разговаривает со мной как с ребенком или с неизлечимо больной, коей я не являлась.

И меня воротило от его мягкого голоса, от его настойчивых уговоров. От всей этой напускной заботы. Воротило… от него самого.

А еще я никак не могла понять, зачем он это делает.

Ведь не осталось больше ничего. Ничего, что бы нас связывало. Ни родовой нити, ни ребенка, ни даже гребанного контракта, который было бы нужно соблюдать.

Так какого шерха он все еще здесь?!

– Мел, скажи мне хоть что-нибудь. Скажи, чего ты хочешь.

– Я хочу, чтобы ты убрался и дал мне спокойно сдохнуть, – выплюнула зло и резко. И услышала тяжелый протяжный выдох за спиной.

– Я уйду, как только ты выпьешь лекарство.

– А потом вернешься с порцией нового. – Я не сдержала едкого смешка и порывисто развернулась, оказываясь лицом к лицу со своим предателем. Проговорила, чеканя каждое слово: – Я хочу, чтобы ты исчез. Навсегда! Исчез из моей жизни, понимаешь?

Посмотрела ему в глаза и тут же пожалела об этом. Лицо Теара выглядело спокойным и твердым, но на дне выцветших светло-серых радужек тлело такое отчаяние, что душу выворачивало наизнанку. В его глазах я видела отражение собственной боли, и это было невыносимо. Казалось, еще немного – и я вовсе свихнусь. Потому что то, как он смотрел на меня, совершенно не соответствовало моему восприятию действительности. И я не хотела этого видеть. Не хотела попасться на очередной лживый трюк и быть растоптанной, как он делал это прежде. Не хотела верить, что ему не все равно…

– Я сделаю, как ты просишь, – ровно произнес Лунный. – Как только ты поправишься, я исчезну из твоей жизни, и ты больше никогда меня не увидишь. Обещаю. И только в твоих силах приблизить этот момент.

Теар вновь протянул мне кружку со снадобьем.

Я буквально выхватила ее и осушила в несколько больших глотков. Поморщилась от терпкой горечи и упала обратно на подушку, отворачиваясь, чтобы не видеть Теара. Облегченно выдохнула, когда тот наконец ушел. И мысленно пожелала, чтобы итару больше не вернулся.

Пронзительный визг сыча заставил Теара распахнуть глаза. В небе занимался холодный рассвет, и на его фоне высокие неровные сосны казались темными кляксами, наляпанными на серо-голубой лист небосвода.

Лунный порывисто вскочил на ноги и огляделся, не сразу поняв, где находится, но почти сразу расслабился, узрев знакомый двор и покосившийся сенник.

Надо же, выключился! Уснул прямо на улице, сидя на голой земле, прислонившись спиной к бревенчатой стене дома. И немудрено: ведь последние дни Теар практически не спал. Боялся закрыть глаза, боялся забыться хоть на минуту, как будто в эту самую минуту могло произойти что-то непоправимое.

Хотя, казалось бы, что может произойти такого, чего еще не случалось?

Теар подошел к колодцу, опустил ведро в темный проем и набрал воды. Зачерпнул в ладонь и наскоро умылся, чувствуя, как ледяная свежесть стягивает кожу. И сразу пошел к дому, стараясь не сорваться на бег. Тихонько отворил дверь в комнату Мел, прислушался, ловя ее тихое размеренное дыхание. И не удержавшись, подошел к постели, заглянул в лицо девушки, что выглядело тревожным даже во сне. Подушка была мокрая, а к щеке прилипли тонкие пряди рыжих волос.

Мел плакала почти каждую ночь. Поначалу Теар пытался будить ее, успокаивать хоть как-то, но от этого становилось лишь хуже. И теперь он не трогал ее, позволяя выплакаться. Хотя бы так. А сам уходил на улицу, садился, прислоняясь к стене дома, и закрывал уши. Сжимал челюсти до хруста зубов, чтобы не закричать, не завыть раненым зверем. И молил лишь об одном: чтобы ночь поскорее закончилась. Чтобы настало утро, а с ним появился робкий лучик надежды – нет, не для него, для нее. Чтобы она, наконец, чего-нибудь захотела. Чтобы, наконец, начала бороться – за себя, за свою жизнь, пусть бы в этой жизни больше не будет Теара.

Это уже не важно. Все не важно. И Мел действительно будет лучше без него. Потому что Теар приносит ей только страдания, даже тогда, когда всей душой желает обратного.