Лана Ланитова - Царство Прелюбодеев

– А ну, сядь на место, соромница, попрядуха! Поиспакостила, зарудила мне все одеяло кровякой своей любодейской… Не настираюсь я на вас, окаянных клетниц, – затем снова раздались шлепки. Похоже, «нежить» шлепали ладонью по круглой, розовой попе… «Нежить» громко и безутешно плакала.

– Все, не стой здесь. Пошли, Иваныч, в трапезную. Не горюй, она уж через пять минут обо всем забудет. Проверено не раз. Они же показушницы, вероломные плутовки и прохиндейки брехливые. Им поплакать, что до ветру сходить.

– Правда, Володя, пошли, – добавил Макар. – Уж больно ты чувствителен. Сразу видно – белая кость, голубая кровь.

– Да ладно вам, друзья, меня уговаривать. Я ли при жизни не был бессердечным растлителем? Был, да еще каким. Просто, черт его знает – сюда попал, стал по-другому как-то на баб смотреть. Жальче их стало, что ли…

– А ну это – токмо начало. Архонт еще и плакать тебя не раз заставит. А опосля все пройдет, как рукой снимет. Это твоя душа уж «маету» познавать начала. Оно и должно ей… по времени.

Друзья покинули «фантомную лабораторию», щелкнул замок, с легким скрипом затворилась красная дубовая дверь. Троица оказалась в длинном белокаменном коридоре. Владимир и Макар шли вслед за хозяином, петляя в лабиринтах узких и широких переходов, то поднимаясь, то спускаясь по ступеням, пока снова не попали в просторную трапезную.

На широком столе, застеленном белой льняной скатертью, уже стоял горячий медный самовар. Вокруг него хитро и живописно расположились вполне современные чашки с алыми китайскими жар-птицами, блюдца с вареньем, туесок с липовым медом, тарелки со сдобными булками и сахарными кренделями.

– Смотри-ка, Петрович, у тебя не только ладьи, кубки, да корчаги имеются. У тебя и модная посуда. Я такой же вот сервиз видал у генерала Дубоносова в доме, еще при жизни, – подивился Владимир.

– Ну, а вы как думали, что же я, хуже других? Я за модой слежу и балую себя иногда «светскими штучками». И Виноградовский фарфор у меня тоже имеется, и хрусталь горный, да и одежи модной хватает. У меня не только кафтаны, да рубахи, а и фраки бархатные в сундуках припасены и галштуки шелковы, не плоше вашего, – ухмыльнулся Федор Петрович в пшеничные усы, прихлебывая с блюдца душистый чай. – У меня за три века-то много добра нажито.

– Барин, к вам пришли, – раздался с порога голос Акулины.

– Кого это чОрт несет? – недовольно пробурчал Горохов, поднимаясь с широкой лавки.

– Там, этот… – Акулина сделала странный жест, махнув ладонью по коленке, и моргнула испуганным серым глазом. – Малой, слуга и кастелян [145] Кастелян – смотритель укрепленного замка, общественного здания. От латинского "castellanus", что в переводе означает – смотритель замка. главного… Овидий, кажись.

– А проси, проси! Чего встала, дура нерасторопная? – обеспокоился Горохов.

Через пару минут в горницу важно прошествовал Овидий, ковыляя короткими, толстыми ногами. На его голове красовалась все та же красная феска. Он поклонился хозяину едва заметным кивком головы и подошел к столу.

– Будь здоров хозяин, – раздался низкий голос карлика. – Мне, собственно, не ты нужен, а гости твои.

Макар и Владимир перестали пить чай и с тревогой переглянулись. Овидий подошел к каждому и протянул бумажный конверт. Владимир разорвал конверт и прочитал письмо:

«Господин Махнев, будьте в моем замке ровно через 2 часа. Прошу не опаздывать.

Такое же содержание было и у Макара. Овидий снова кивнул и с достоинством удалился.

– Многоуважаемый ликтор Овидий, может быть, чаю? – вдогонку спросил растерянный хозяин.

– Некогда мне чаевничать. Дела у меня особой важности. Я с поручениями сегодня послан, – уже из прихожей раздался бас надменного малютки.

– А ну да… да, – пробормотал Горохов. – Заходите, когда время будет. Всегда-с рады…

– Ну что, Петрович, спасибо тебе за гостеприимство. Пора нам двигаться. Даже домой зайти времени нет, – поднимаясь из-за стола, проговорил Владимир.

– Да, Петрович, коли не спалят нас в геенне огненной, жди снова в гости, – Макар старался выглядеть спокойным, но предательская бледность наползала на его румяную физиономию.

– Удачи вам, братцы. У вас какой по счету урок?

– Второй.

– А, ну раз второй, то может, скоро свидимся.

– То есть, как? А если бы третий? – серые глаза Макара расширились от удивления.

– Макар, не пытайте вы меня. Вначале всем лихо бывает. Я же не знаю, чего вы оба при жизни сотворили… То есть знаю, но не до мелочей. Каждому своей мерой отмеряно будет… Крепитесь! Не так страшен чОрт, как его малюют. Я, поди, не меньше вашего согрешил, а как видите, прошел Чистилище, не истлел в прах. Вот и вы уцелеете…

– Твое благородие, страшно мне что-то, ничего с собой поделать не могу… Веришь, внутри все лихоманится, ажно ладони мокрые.

Друзья шли быстрым, чуть нервным шагом в сторону дороги, ведущей к Секвойевой роще. Они уже не обращали внимания на красоту местных деревьев, цветущих и плодоносящих круглый год, на гигантских шмелей и бабочек, потрясающих воображение художественной внешностью. Свернув на узкую тропинку, друзья оказались меж двух полей с желтыми и оранжевыми цветами. Ночью эти цветы спали, склонив крупные, влажные бутоны к земле. Зато сейчас… Не смотря на важность предстоящего мероприятия, Махнев и Булкин остановились, пораженные неземной красотой и благоухающим терпким ароматом. Лепестки огромных цветов, доходящих в диаметре до целого аршина, напоминали бархатную, почти ворсовую ткань, разрезанную овальными лоскутами. Цвет их местами сливочный, переходя в ярко желтый, почти желтковый оттенок, постепенно сгущался в насыщенный шафран и превращался на перифериях поля в оранжевый апельсин. Пока Макар и Владимир медленно брели мимо диковинных цветов, менялся и аромат: цветы пахли то клубникой, то цветущей яблоней, то миндалем, то жасмином, то спелыми абрикосами, то арбузом, то апельсинами. Казалось, что бархатные цветы не просто растения, а живые существа: они следили за прохожими, поворачивая вслед пушистые, благоухающие головы.

– Кругом здесь дива-дивные, что глаз не оторвать, – проговорил Владимир, – только мерещится, что эти цветочки только с виду такие чудные и невинные. А попади к ним в лапы – окажутся монстрами зубастыми или людоедами. Недаром они так пахнут вкусно: в сети завлекают.

– А я, твое благородие, вот о чем думаю: кругом лепота – цветочки, бабочки, а по наши души уже котлы, поди, кипят. Страшно мне, сил нет! Владимир Иванович, давай сбежать попробуем? Спросим у этого извращенца, соседа твоего: как он в «свет» выходит? Или сами найдем. А?

– А что толку, Макар? Разве кому-то удавалось смерть обхитрить или отсрочить? Ну вырвемся мы наружу, а дальше что? Привидениями станем: по погостам рыскать или детишек и баб по ночам пугать? Очнись, ведь мы оба – навье [146] Навь, навье, навы – в славянской мифологии воплощение смерти. В старинных русских памятниках «навье» – мертвец. Навь – по суеверным представлениям: поднявшиеся из могилы мертвецы, обитатели загробного мира. … Вернее живые, но бестелесные для ТОЙ ЖИЗНИ. Пока нам новое тело-то дадут, обождать надо. Окажись мы в раю, глядишь бы договорились с ангелами побыстрее – они-то, верно, сговорчивей и добрее, чем наш сатрап. А у Виктора новую жизнь, видать, не сразу-то и выпросишь…