Аннализа Фоль - Любить Нельзя Бояться. После насилия

Но сейчас времена другие. И если вы столкнетесь с такой проблемой в вашей семье, мой вам совет: прекратите терпеть алкоголиков (это касается и абьюза)! Изменить другого человека просто невозможно. Поэтому или смиритесь и продолжайте жить с мужем алкоголиком и быть несчастной, или уходите от него, чтобы изменить жизнь к лучшему. Не знаю, почему моей маме было важно, что о ней подумают другие. Нет, скорее, знаю – давление советского воспитания, общественных норм было слишком значительным. Но, как мне кажется, ей нравилось выступать в роли жертвы, когда все вокруг жалели ее, мол, муж ее избил, ее муж пьет, а на ней все держится… Так она получала о себе положительный отзыв социума, внимание, которого ей не хватало. Но что самое страшное, она никогда не задумывалась о том, чего хочет она сама. Всю свою жизненную энергию она тратила на детей и решение проблем с мужем. Поэтому я вас призываю – начните с себя! Достичь иного качества жизни можно лишь путем глубоких изменений в себе.

Еще раз повторю: не вашего мужа нужно лечить, а вам нужно лечиться, у вас есть проблемы, вам нужно менять свою жизнь! Да, это может быть тяжело, неприятно, болезненно, но все это ради вашей лучшей жизни (3).

Лечить алкоголизм мужа – это не ваша забота! Муж должен сам захотеть изменить свою жизнь. Он должен сам признать свою проблему и обратиться за помощью к специалисту. И только так, никак иначе! (3)

Пока я наблюдала за своей мамой, которая страдала каждый раз, когда вынуждена была выполнять супружеские обязанности, в моем сознании отпечаталось, что секс – это что-то постыдное, непристойное и грязное. Отсюда внутреннее чувство тревоги, вины и стыда. Представьте какую картину жизни вложила в меня мать, переложив свое чувство неприязни к сексу и мужчине на мои плечи?! Конечно, ребенком я этого не понимала. Только в 38 лет я осознала, что не желаю больше тащить за собой багаж проблем, который она вручила мне с раннего детства. И проанализировав это, я почувствовала себя легче. Поэтому советую всем девушкам пересмотреть отношения «мама – дочка». Когда вы научитесь прощать и поймете, что ничего не могли изменить, вы примете ситуацию как должное. Естественно, я не говорю, что виновата только моя мать. Мой отец тоже не лучший пример. У него тоже была куча комплексов, с которыми он не справился и в 74 года. Он был пятым ребенком в семье, самым младшим. А как известно, младших балуют и все им позволяют. Но, женившись на моей маме, у которой был авторитарный характер, не смог смириться с ролью подчиненного. Поэтому его постоянные пьянства, агрессия и насилие над моей матерью стали для него выражением роли главы семьи.

Еще у него была плетка, специально сплетенная им из резиновых прутьев, объединенных рукоятью. Порки мы боялись, как огня. Поэтому глупостей старались не делать. Но однажды несчастье само настигло нас. В один жаркий день я с сестрой Тасей решили устроить пикник на заднем дворе дома. Мы взяли спички, сало с хлебом и рядом с огромным стогом сена зажгли небольшой пучок сухой травы. Отлучившись всего на минуту, чтобы найти подходящие палочки и нанизать на них нашу еду для пикника, мы в ужасе осознали, что пламя перебралось на стопку сена, находившегося рядом с сараями, за которыми был уже и дом. Испуг заставил нас с сестрой убежать с места преступления и спрятаться в заборе из растущих кустарников у соседей. Не помню, сколько мы с Тасей просидели в засаде, но, когда нас обнаружили и наказали, я понимала, что не напрасно. Как раз в тот день не было воды. Родителям пришлось качать воду из скважины и просить соседей о помощи в тушении пожара, чтобы огонь не перебросился на сам дом.

С одной стороны, я очень боялась отца, с другой – уважала. Он был очень образованным, но эгоистичным человеком. Когда он помогал мне с сестрой решать задачи по математике и физике, я редко могла сосредоточиться на их решении. Роль авторитарности, которую он испытывал на нас, и остроумие выводили меня из равновесия. Я боялась, что никогда не смогу освоить все то, что знает отец. Мы с Тасей сидели по разные стороны стола, он посередине. Любая формула запоминалась на автомате. Антон выдавал нам две тетради: одна была черновиком, где мы решали задачи и имели право ошибиться, другая – чистовик, куда мы переписывали уже решенные задачи. Причем записывали условие решения, сам процесс решения и ответ четко, как он говорил.

Когда мне случалось делать описку, он выходил из себя, барабаня по столу кулаком: «Я уже все вам разжевал и в рот положил! Осталось проглотить!» Удар по затылку. И вскоре, вся в слезах, я была не в состоянии написать хоть какую-то цифру или букву. Такой была его манера помогать нам делать домашнее задание. Он всегда хотел, чтобы мы были лучшими учениками и на голову выше других. Поэтому заставлял нас решать десяток задач наперед. Ну, конечно, меня распирала гордость, когда учитель просила весь класс наперегонки решить какую-либо задачу, а у нас с сестрой половина учебника была уже решена. Мне оставалось переписать все в рабочую тетрадь и, подняв руку быстрее всех, предоставить ее на проверку.

Но когда при переписывании задания в чистовике я делала описку, отец злился и просил меня принести ему лезвие, чтобы ее стереть. Сделать хоть один неверный шаг означало очередную порку, подзатыльник или наказание гречневой крупой. Оно заключалось в том, что нас ставили в угол на колени, а под них насыпали гречку, трехгранная форма зерен которой приносила невыносимую боль. Я шла в другую комнату за лезвием. Оно всегда лежало в мебели советских времен, представляющая собой тумбу, к которой крепилось трехстворчатое зеркало. Мне приходилось присаживаться на колени, чтобы открыть дверцу низкой тумбы.

Однажды моя мама в тот момент лежала на кровати и смотрела телевизор. Она редко вмешивалась в воспитание нас отцом, когда он был трезв. Сдерживая всхлипывания, я тщетно искала инструмент для стирания ошибок. Видя, что я не могу найти лезвие, мама спросила, что я ищу. В моем горле встал комок. Я не смогла вымолвить ни слова. Тогда она вскочила с кровати и, схватив меня за волосы, начала трепать. Я с ужасом прикрыла лицо руками. «Что ты ищешь? – кричала она. – Отвечай!» – «Лезвие!» – наконец вырвалось у меня. Она порылась еще раз в тумбочке и, найдя упаковку лезвий, швырнула ее в мою сторону. «Надо отвечать, когда я спрашиваю!» – скомандовала мама, словно пытаясь оправдаться за свое необычное поведение, и вышла на улицу. Несмотря на это, я любила и уважала ее. По крайней мере я не припомню других случаев, где она меня так несправедливо наказывала.

Жестокость этого мира отнимала у меня желание быть его частью. Я не хотела расти, чтобы вступать во взрослую жизнь, полную негативизма и агрессии. В отношениях взрослых я видела эти невидимые нити, которые каждый пытался тянуть на себя для осуществления власти над другими. Как мне кажется, именно поэтому я спасалась фантазиями, жила в своем собственном закрытом мирке, куда никого не пускала. Только позже я поняла, что мне нравятся эротические фантазии о принуждении. Они помогали мне отмахнуться от чувства вины и стыда. Но лишь на третьем десятке жизни я приняла это как факт. Потому что все мое детство и юношество я себя чувствовала в образе дикого волка. И считала, что пройти весь свой жизненный путь можно, только оскалив зубы. Теперь я так не думаю. Я поняла, что вокруг есть люди, которым можно открыться. Я поняла, что прощение, как целительный нектар, способно залечивать самые глубокие раны. Я поняла, что принятие себя такой, какая ты есть, это здорово. Это помогает приобрести гармонию твоего внутреннего мира с внешним. Мои родители так и не научились ни прощать, ни принимать себя. Это печально.