Саша Перкис - Хироми

Иногда ему снился тихий весенний дождь (в народе его зовут "свадьбой кицунэ" 12 12 прим. авт. – Дождь, падающий среди ясного неба, иногда называют кицунэ-но ёмэири, или «свадьба кицунэ» ) и мелодия колыбельной, в которой он не знал слов. Она приглушённо звучала над самым ухом из глубины материнской гортани, из-за сомкнутых губ, обволакивая его мягким коконом.

Хироми казалось, что это воспоминание и есть его душа. Единственный голос, которому он верил, хотя не помнил слов. Единственная ниточка, которая связывала его расслаивающуюся личность воедино.

Ещё в памяти возникала река с узким извилистым руслом и мутной зеленоватой волной, берег, поросший густым кустарником и тутовником, выглядывающие из разросшихся крон небольшие домики в два этажа. Закат раскрашивал нежно-розовыми тенями их выбеленные известью стены и плоские покрытые гудроном крыши.

Возвращались эхом тишина и зной летнего дня, парящие над разогретой землёй вместе с терпкими тяжёлым запахом трав, и пронзающая воздух трель сверчка.

Свои кошачьи воспоминания парень не любил и подавлял, но они были такими яркими и назойливыми, что это было не так уж просто. Кому захочется вспоминать, как делал лужи у каждой стены, старательно вынюхивая местечко перед тем, как пометить своим запахом? Или как свернул шею своему первому голубю, вспорол его зубами и с жадным рычанием и бульканьем напился тёплой крови? Но насколько животные инстинкты были требовательными, столько приносили и удовлетворения, поэтому с ними было так трудно бороться.

Деревня тёти находилась в горах. Трасса взбегала по горным хребтам идеально ровной эластичной лентой, в зиму черной и блестящей от влаги. Пешие тропки вели вверх к канатной дороге, вниз к берегу бурной каменистой реки. Но гомон туристов, приезжавших круглый год то на горячие источники, то на лыжный курорт, не умалял молчаливого и грозного величия скал.

Дом Итикавы Мичи, тёти Хироми, стоял на одном из горных хребтов рядом ещё с тремя, похожими как братья-близнецы домиками, обшитыми тёмным деревом. С одной стороны вершину опоясывала дорога, а с другой глубокий обрыв. Чтобы попасть оттуда в магазин, школу или поликлинику, надо было ехать на велосипеде или автобусе.

По утрам облака садились так низко, что вокруг ничего не было видно, будто в тумане. Хироми любил стоять в густой белой пелене, вдыхать влажный и плотный воздух. Здесь он мог представить себя обычным мальчиком, которого не мучают неясные видения чужой необъяснимой силы.

Хасэгава засмотрелся на ушедшего в свои мысли парня. Сейчас он выглядел таким же открытым и беззащитным, как когда спал котом у него под боком.

Вдруг Хироми тряхнул головой, приводя мысли в порядок. Рядом с этим незнакомым мужчиной ему было так хорошо и спокойно, что он неконтролируемо расслаблялся и становился собой, чего никогда себе не позволял в подобных случаях.

– В детстве я большую часть времени ходил котом, – продолжил Хироми, с тайным удовлетворением глядя на то, с каким вниманием и сочувствием Хасэгава слушал его рассказ. – Даже если принимал облик человека, это получалось ненадолго, и я мог перевоплотиться в любую секунду. Поэтому тётя Мичи не отдавала меня в сад и в начальную школу. Она сама обучала меня дома, когда приходила с работы. Конечно, у меня не было друзей. Я почти всегда был один, – самозабвенно ныл парень и даже театрально всплеснул кистями рук.

Тут, конечно, Хироми умолчал о том, что, предоставленный самому себе, лазил по всем близлежащим закоулкам котом, и его быстро заметил один молодой прощелыга, живший по соседству. Этот парень не работал, и когда его первый шок от встречи с оборотнем прошёл, он тут же научил Хироми забираться в открытые окна и вытаскивать из домов всё, что плохо лежало. Тогда для Хироми это было приключением, ему нравилось иметь друга, нравилось ощущать себя ловким и безнаказанным. И постепенно этот парень стал занимать всё больше места в его жизни.

Но чуть позже он понял, что к чему, и принялся самостоятельно облапошивать доверчивых туристов: делал жалобный вид, грустно мяукал и, пока сердобольные иностранцы гладили его и покупали еду, Хироми находил способ стащить бумажник или сумочку.

Однако, слух о кражах распространялся, и вскоре полиция начала интересоваться шустрым карманником. Хироми очень любил свою тётю, видеть её обескураженной и огорчённой своим упущением в воспитании племянника было нестерпимо. Он злился на то, что не может быть обычным ребёнком, на то, что его прячут, как постыдный секрет. В нём разрасталось что-то тёмное и необъятное, чему мальчик не мог дать объяснения, чем не мог управлять. Но теперь позор мог лечь на честное тётино имя, и этого Хироми не мог перенести.

Тогда он принял первое серьёзное решение: собрал остатки краденных денег, купил билет на автобус и уехал из деревни.

Конечно, ничего об этом парень сейчас рассказывать не хотел, и только буркнул:

– Потом кто-то узнал про меня, пошли слухи, люди заволновались. Однажды меня обвинили в краже, и я решил уехать в Киото жить самостоятельно, чтобы не быть обузой тёте, – Хасэгава, чутко наблюдавший за рассказчиком, уловил не только то, как улыбка коснулась уголков его губ, когда парень говорил о детских годах, но и резкую смену настроения при упоминании Киото.

Попавший в большой город Хироми уже был шестнадцатилетним юношей, поэтому легко нашёл подработку в Хост-Баре 13 13 прим.авт. – Хост-бар – это место, куда девушка/мужчина приходит, чтобы выпить в компании симпатичных японцев, пообщаться с ними, да и просто весело провести время . С его обаятельной внешностью и невинным взглядом парень пользовался успехом.

Там среди стаек замужних дам, милых и одиноких девушек, он случайно встретил Ивао Хаттори, мужчину, который стал для него крушением.

В груди так пекло, что говорить стало совсем трудно, но парень взял себя в руки.

– Киото большой красивый город, почти как Токио, – когда Хироми поднял глаза, то уже улыбался, смотрел открыто в лицо Хасэгаве, но так, как смотрит раненый, смирившийся со своим угасанием – умиротворённо, с глубокой затаённой тоской. – Мне там очень нравилось. И работы много – бары, кафе, доставка. Я даже скопил немного денег…

Парень вдруг вспомнил, какие это были беззаботные несколько месяцев. Он был влюблён без памяти в лучшего мужчину в Японии, не нуждался в деньгах, забыл о своей ненормальности, строил воздушные замки… Сейчас от этих воспоминаний хотелось выть.

– Как всегда бывает, когда жизнь кажется прекрасной, это означает только то, что нож в твою спину уже запущен, – вдруг сказал он, задумчиво глядя в пространство.

Хасэгава не ожидал услышать такое серьёзное и горькое заявление после типичной истории сиротки. Именно после этой случайно сказанной фразы, мужчина испытал странное удовлетворение от того, что его интерес к этому мальчишке возник не на пустом месте. Что-то в нем было, помимо кошачьего хвоста. Это предчувствие головокружительной пропасти и настораживало, и влекло Хасэгаву.