Алексей Иванов - Ассорти(р)

Но Лёша не спешил соглашаться на «максимально выгодное» предложение шефа ему и Васаби. Которую тот уже сто лет как знал (намекая на то, что за предыдущие полгода работы в его тесном коллективе успел изучить её «вдоль и поперёк»), пожить в его старом деревянном доме. Так как Лёша уже давно знал от своего низкорослого крепкого напарника, с которым на мини-плавбазе стоял напротив друг друга «на ножах», вспарывая ровно посередине брюха кетинам и горбушам, чтобы стоявшие далее по конвейеру обработчицы могли извлекать из них ястыки икры неповреждёнными, что:

– Старый деревянный дом, – задумчиво улыбался Володя, вспоминая дом своего детства, – это такая вещь, которая постоянно разваливается. И где постоянно что-то отваливается. Так что для того чтобы в нём хотя бы просто жить и не убиться, с утра спросонья забывая о «ловушках», которые только тебя и ждут, ты должен постоянно его ремонтировать и доводить до ума. То поменять одну из ступенек лестницы крыльца, то давно уже скрипевшую и подгнившую половицу, то ещё один черт знает что!

И что он, мол, и живёт до сих пор со своей матерью, а не уехал, как и все его друзья, в Город, как раз потому, что её дом нужно постоянно ремонтировать.

И постоянно вкладывать в него средства, понимал Лёша, представляя (при описании того, как Володя ремонтировал свой дом) дом своих предков.

Который постоянно удивлялся и недоумевал:

– Как так, я из деревни, и что-то там постоянно делаю – и с домом и на огороде – не покладая рук, а ты городской бездельник, который не работает в городе физически, но у меня уже нет сил, а у тебя их хоть отбавляй?

Как будто бы это не он, Володя, прибыл сюда пару недель для пополнения экипажа, а Лёша, проработавший тут уже восемь месяцев. И до сих пор работает не покладая рук с каким-то непонятным ему задором и «молодецкой удалью». Тогда как он сам за эти пару недель с изматывающим шесть-через-шесть графиком уже успел устать и буквально заставляет себя каждый день выходить на смену и работать, он уже это чувствовал – буквально на износ. Тогда как все те, кто также как и Лёша, работают тут с начала рейса и не уехали на перегрузчике, уже вообще еле шевелятся во время работы, а во время отдыха передвигаются от каюты в душ, а потом в столовую, словно жуткие зомби. В чём твой секрет?

На что Лёша лишь молча хватал с ленты конвейера самую огромную кетину и вспарывал ей брюхо о вращающуюся циркулярную пилу с излишним усердием, наглядно демонстрируя то, что ему всё нипочем! Ещё и ещё! Создавая у девушек, которые их потрошили с уже привычным им полусонным ритмом, на линии небольшую «пробку». Но уже не объясняя своему напарнику то, что он обладает самым могущественным секретом во вселенной, который он подчерпнул для себя из «Тайной доктрины» Блаватской. Максимально доходчиво объяснявшей в своих толстых трех томах своим будущим – она это понимала – читателям то, что так называемый «Сизифов труд» – это ни что иное, как обычные для посвященных в тайное знание древних жрецов упражнения по стяжанию в течении месяца непрерывных занятий в отдельной, специально отведённой для этого комнате «силы духа», наделяющей твоё тело зарядом практически неисчерпаемой энергии! Что Лёша проделал в самом начале рейса у себя в каюте, пока судно шло в район лова. И теперь даже на перегрузе в трюме буквально «летал», как смеялись над ним другие матросы, глядя на то, как он чуть ли не бегает по трюму с ящиками. Предупреждая Лёшу о том, что если он не сбавит темп, то уже через полчаса «сломается». И очень удивлялись тому, что он всё не ломался и не ломался. Даже тогда, когда перегруз через два или три дня заканчивался.

Которым он отвечал на их расспросы, что в этих ящиках всего по два брикета, а не по три, как он уже привык у себя в организации, в которой он проработал до этого семь лет. И только поэтому и бегает с ними из-за непривычно малой нагрузки. Чтобы они наконец-то от него отстали. Даже не пытаясь за ним угнаться. И думали, что это звучит вполне разумно. Недоумевая лишь от того, как он на этой своей «разумности» держится в трюме по два-три дня? Тогда как они уже и после первой смены в трюме чувствуют себя безумно усталыми. Как дураки. И не догадываясь о том, что он их попросту дурачит! Лишь с улыбкой оглядываясь на них, обгоняя с ящиками.

Не спеша делиться с матросами своим секретом. Так как ещё в начале рейса, как только он отзанимался сам и почувствовал в себе эту «силушку богатырскую», на него из-за угла раньше уже нападала наивная «жажда просвещения». Но он не смог заставить заниматься этой техникой даже Виталика, которого знал уже сто лет и сам же и пригласил его в рейс, поселив в своей каюте. А чуть позже и – ещё одного механика. Которому интересно было Лёшу слушать, да, но который так и не смог заставить себя перестать есть мясо, моментально «стравливавшим», словно клапан-подрывник», его силу духа – этот «прибавочный продукт», как заметил бы Карл Маркс. Который начинал в нём уже появляться от даже не систематических упражнений – катания на воображаемый холм воображаемого тобой камня, ощущая его реальную тяжесть и реальную опору о холм твоих ног. И – рук, упиравшихся в этот абсолютно круглый камень (какие в изобилии валяются до сих пор на побережье Кольского полуострова и других близлежащих островов дальнего севера), что выдавало его искусственное происхождение – из твоего же воображения. Постоянно ощущая руками его прохладу и шероховатость. И тяжесть, с которой ты закатываешь его на небольшой холм. Что и изобразили древние мастера работы по камню, выбрав для этих целей подходящего размера полутора или двухметровый в диаметре валун. Чтобы тебе всё это было легче представить и, закрыв глаза, тут же попробовать позаниматься. Попробовав покатать реальный камень и затем вспомнить это усилие в воображении. Так сказать – для наглядности.

Уже не объясняя Володе, что именно это внутреннее напряжение от сопротивления внутренним нагрузкам и позволяет ему быть тут сильнее всех. Не занимаясь сексом ни с кем из этих (таких соблазнительных в море после месяца воздержания) обработчиц, которые, видя каждую смену его неиссякаемый «жизненный порыв», строили ему глазки. Но не отвечая на их «вечный зов» как раз именно потому, что секс, по опыту Блаватской, тут же отнимает у тебя эту «атомную энергию», как писала она, которую мы сублимируем благодаря стяжанию духа из «физической энергии», получаемой из пищи. Говоря вместо этого интеллектуального кошмара (который тут же случился бы в голове у этого простого деревенского парня, который не шевелил мозгами после школы), что он до службы в армии три года ходил в «качалку». Чтобы там уже быть сильнее всех призывников и «не ударить в грязь лицом». Как делали это некоторые, срываясь с турника, или – падая на пол от бессилия уже после получаса отжиманий после отбоя за то, что один из солдат их роты в этот день совершал очередную роковую ошибку. Тогда как Лёша всегда говорил сержанту, который пытался к нему приставать с тем, как ровнее держать своё тело параллельно земле: «Да мне всё равно, сколько отжиматься, я хоть до утра могу это делать!» Чтобы тот отстал и не мешал ему отжиматься. Так как Лёша до армии толкал штангу весом в семьдесят килограмм, тогда как сам весил всего килограмм шестьдесят. А когда пришел в армию, то похудел там чуть ли не до пятидесяти от недоедания и постоянных силовых нагрузок. Так что на фотографию Лёши в парадно-выходной одежде с автоматом в руках, сделанную во время присяги через два месяца после призыва в «Учебной части», его матери было больно смотреть. Тогда как сам Лёша чувствовал себя превосходно! Так как ещё до армии, пообщавшись в «качалке» с уже опытными «качками» и узнав от них о том, как большие мускулы мешают им даже драться и делают их излишне громоздкими и неповоротливыми, мешая им «на стрелке» во время разборок в девяностые резко ударить своего противника, стал, послушав их, работать не «на массу», а «на рельеф». Который и даёт настоящую силу, а не только красоту форм, как излишне силовые упражнения. Заставляя таких «красавчиков», решивших пойти в море, а не в бандиты, уже за первую же смену в трюме буквально «сдуваться» и еле волочить ноги с ящиками замороженной рыбы или икры в руках. А через пару дней круглосуточно продолжающегося перегруза шесть-через-шесть так и вовсе отказываться от работы. Получая от бывалых моряков прозвище «слабак». Которое заставляло их на следующем перегрузе работать хотя бы наравне с другими. Что Володя за несколько лет работы в море уже прекрасно понимал, совершенно искренне поэтому и считая, что все эти таскания штанг – просто показуха. Но с удивлением узнавал от Лёши о «работе на рельеф» и уже не приставал с расспросами. Особенно – после того, как закончилась «краснуха» и началась сайра. И Лёшу перевели работать «на выбивку» замороженных брикетов рыбы из алюминиевых ванночек, засунутых «забивщиком» в морозильный шкаф. Заменив «сдувшегося» матроса, которого перевели на более лёгкий труд. Но где сам Лёша продолжал работать буквально «играючи». Что и побудило Заведующего производством по окончании рейса пригласить Лёшу к себе в каюту и там попросить его о том, чтобы этот столь «ценный кадр» пошел с ним в следующий рейс. Через месяц перестоя. После того как ему и другим «особо ценным работникам» возле судна на пирсе вручили «почетные грамоты», приурочив это к юбилею кампании, на которую они весь рейс работали. Но ему пришлось отказаться от столь выгодного, подчеркнул Лёша, чтобы не обидеть Заведующего производством, предложения, сказав ему о том, что его девушка сойдёт с ума, если он снова останется с ними ещё на десять месяцев.