Таша Строганова - Насквозь

Но Ваня идиотом всё же не был. И понимал, что с его образованием и возможностями дослужиться сможет максимум до ефрейтора.

А если не жили богато, то зачем и начинать. Ни к чему всё это. И мечты эти, и глаза эти блядские, зелёные. И вообще, не место тут Ване. Чужой он в этой квартире. Как заноза в пальце торчит.

– Мне и так нормально, – бросил он, вмиг закрываясь и уже жалея о своей откровенности. Впрочем, её можно было считать своеобразной платой за вчерашнюю помощь. – Где там мои шмотки?

Одежду принесли быстро. И Ваня, не желая больше задерживаться, довольно споро собрался.

– Ладно, бывай, – он криво усмехнулся, прощаясь в дверях. – Роман Владимирович.

– Всего доброго, Иван, – немного холодно и, на секунду показалось, с лёгким разочарованием ответил Роман.

Ваня кивнул сам себе и вышел из квартиры.

Уже оказавшись на улице, он задрал голову, пытаясь рассмотреть чужие окна. Но те были слишком высоко.

Странное, непонятное и неприятное тянущее чувство поселилось в груди. Словно стянуло всё изнутри. Хмурясь, Ваня сунул руки в карманы куртки, чтобы согреть их, и нащупал что-то внутри.

Поднеся к глазам картонный прямоугольник, Ваня, усмехнувшись, прочитал:

Роман Владимирович Бессонов. Ресторатор.

На обратной стороне был номер телефона.

А он упёртый, этот Роман Владимирович Бессонов. Хмыкнув, Иван убрал визитку в бумажник и пошёл вперёд по улице, с удовольствием лопая тонкий ледок на лужах.

***

И вот вроде бы ничего важного в той встрече прошлой средой не было, а что-то всё же изменилось.

Не в жизни Вани. А в нём самом.

Когда поманили, показали, какой может быть та, другая жизнь. Когда намекнули, что вот, лишь руку протяни, и сам сможешь пощупать.

Тогда и стало что-то меняться.

Но со скрипом и с большим сопротивлением в лице самого Ивана.

Даже Гошик заметил, что друг чем-то опечален. А уж Гошка – точно не самый наблюдательный парень на свете. Особенно, когда не наденет свои огромные очки. Он в первую неделю, как Ванёк к нему въехал, каждое утро здоровался с дамой сердца Белоусова.

Пока однажды это не увидел сам Ваня и не покатился в истерике.

Оказалось, Гоша здоровался с плакатом сисястой тёлки в белье, который Белоусов повесил на обшарпанную дверь в свою комнату.

Так вот, то, что с Ваней что-то неладное, заметил даже он.

– Случилось чего? – как-то за ужином спросил сосед. И Ваня недовольно повёл плечами. Дурная привычка, доставшаяся от бати. Он так вечно мать посылал. Вроде и не матом, а вроде и отмахнулся.

– Нормально всё, – Белоусов закинул в рот новую порцию жареной картошки и покосился в окно. Там в привычной темноте совсем не было видно неба и звёзд. И так тоскливо что-то стало. – У нас водки нет?

– Вань, – Гоша нахмурился. – Пугаешь ты меня. Что стряслось?

– Слушай, Гошан, – Ваня покусал себя изнутри за щеку, будто собираясь с мыслями, – не было у тебя такого ощущения, будто ты не на своём месте? Будто не для вот этой халупы ты родился? Не для того, чтобы тесто на беляши месить каждый ёбаный день?

– Вань, – Гошка смешно сморщил нос и поправил очки. – Я теста в жизни не месил. Я ж слесарь.

– Бля, – Белоусов махнул рукой и потянулся к сигаретной пачке. Обычая «Ява», а не выпендрёжный «Парламент». Но ничего, Ваньку и так пойдёт. – Забей, Гошан. Просто забей.

Ваня затянулся и выпустил дым в открытую форточку. Гошка что-то ещё бухтел, но быстро затих и снова стал уплетать картошку за обе щеки. Он вообще неплохо так отъелся с тех пор, как Ваня к нему переехал. До этого перебивался бич-пакетами да шаурмой из соседнего ларька.

А как узнал, что Ванька на повара выучился, так разве что на руках носить не начал. Впрочем, не сумел бы. Субтильный Гошик разве что кошку в руках удержать смог бы. Она у него и была. Смешная, такая же дурная и мелкая, как и сам её хозяин.

Селёдкой звали.

Ванька её любил. Он вообще животных любил. И Селёдка в нём своего видела. Ну, или просто ластилась к тому, кто её подкармливал. Продажная душонка.

А вот если Ваня всё же рискнёт что-то поменять и позвонит этому мажору, он тоже продажной душонкой будет?

Вроде как повёлся на красивую картинку, на обещания. Продался.

Ладно, пустое это всё.

Докурив, Ваня смял окурок в старой консервной банке, стоящей прямо на подоконнике, и поднялся, потягиваясь.

– Посуда на тебе, – бросил он Гоше, прежде чем выйти из кухни.

А потом ещё долго лежал, пялясь в потолок, по которому гуляли странные тени. Всё уснуть не мог. Уже неделя почти прошла, даже синяк с лица практически сошёл, а Ваня всё вспоминал о том странном утре.

Помаявшись ещё полчаса, он поднялся и достал из кармана куртки визитку. Потом залез в интернет на стареньком ноутбуке и поискал информацию про Бессонова.

Тот оказался действительно довольно известным столичным ресторатором. И хоть заведений у него было пока только три, но все они числились на хорошем счету.

Ваня почитал отзывы посетителей, статьи критиков, посмотрел фотографии сдержанных, но дорогих интерьеров и рассмеялся.

Ну куда он со своим свиным рылом вот в это вот. Бессонов явно тогда не в себе был, когда ему визитку давал.

Немного успокоившись, Ваня выключил ноут, перевернулся на другой бок и крепко уснул.

***

Признаться честно, Рома и сам не знал, на что надеялся, когда давал Белоусову свою визитку. Точнее, когда буквально тайно впихнул её ему в карман куртки.

Как навязчивый поклонник, ей богу. Или как официанточка в дешёвой забегаловке, которая написала свой номерок на салфетке.

Позорище.

Да и шансов на то, что Иван заинтересуется им самим, или хотя бы предложенной работой, практически не было.

И Рома честно попытался выкинуть их встречу из головы. Работа отлично помогала. Его дни были под завязку заняты встречами, обсуждением текущих вопросов, планированием новых проектов и истериками Люсьена.

Этот французишка умудрялся устраивать спектакли по любому поводу. Бессонов уже жалел, что организовал себе офис именно в том ресторане, где шефствовал Девор.

Тот являлся просить аудиенцию каждые пару часов. И поводы ведь находил все разные. Таракан проклятый.

Тараканом француза прозвал их су-шеф Абрамов за пышные рыжие усы. Голова у Девора тоже была рыжей, но из-за поварского колпака этого почти никто не видел. А вот усишки в глаза бросались.

Так прозвище и прижилось.

Официально Рома, конечно же, его осуждал. Но наедине с собой мог не лукавить.

Дни у него заполнялись отлично. Люсьен работал над перевыполнением плана по трёпке нервов Бессонова за троих. Новый ресторанный критик, которого никто в глаза не видел, но уже заранее все боялись, внушал страх одним фактом того, что мог объявиться в любой момент. А проект четвёртого заведения стопорился из-за непомерных аппетитов московских чиновников.