Марина Орлова - Идеальные звёзды

– Лучше сразу скажи, если будешь кусаться.

Не отрывая жадного взгляда от его губ, шепчу:

– Не буду… – но он по-прежнему не даётся, и я просительно повышаю голос: – Ну ладно тебе, я же извинился!.. Ну случайно же!..

– Обещаешь? – Син улыбается.

– Обещаю! – я уже рычу и дёргаю его к себе. – Иди сюда!

Целую, честно стараясь быть аккуратным, и стаскиваю с него рубашку. Чёртова привычка, так и требует схватить зубами! Трудно переучиться, когда всю жизнь только кусался и ни разу не целовался – как-то не до того было. Когда все вокруг видят – и комментируют, – что ты там делаешь с «мясом», которое затолкали в твою клетку, нежничать нельзя. Да с ними и не хотелось. Отупевшие существа без надежды на будущее. Такие же, как и мы. Только клетки у нас были разные, а суть одна.

Картинки из прошлого заслоняет шёпот в голове: «Эй… Этого больше нет. Может, вернёшься ко мне?». И я, запнувшись на мгновение, возвращаюсь. Всякий раз меня удивляет, что Сину удаётся вытащить меня из этого дерьма. Когда он обнимает вот так крепко, я чувствую себя в безопасности – в его руках, в его сознании, в его стальной уверенности, что всё будет хорошо.

«В душ?»

Не отрываясь от его губ, согласно мычу, и Син тянет меня в сторону ванной, на ходу обхватывает талию поудобнее… И поднимает?! От неожиданности тут же его отпихиваю, бухнувшись ногами обратно на пол, и он обиженно ворчит:

– Что? Я тут понял, что соскучился по этому ощущению. А ты и к девочкам ревнуешь, и сам не даёшься!

– Может, мне ещё платье надеть, чтоб ты меня на руках таскал?

– Ну… – Он спускается пальцами по моей спине, вдоль позвоночника. – Тебе бы, может, и нормально было.

– Чего?! Я погляжу, тебе от «девочек» совсем крышу снесло?

Син ухмыляется, наклоняется к шее и проводит носом, шумно втягивая воздух.

– А что, ты не хочешь быть моей девочкой? Мм?.. – бормотание перемежается с тяжёлым дыханием. – Прям совсем не хочешь? Ну-ка, иди сюда…

Ладони снова сжимают мою задницу, а потом ныряют сзади между ног, и Син упорно тянет меня наверх. На него.

И хоть это как-то глупо, но… Ладно, забавно, так что я поддаюсь. Он подхватывает меня под бёдра и через пару мгновений всё же поднимает – хренасе, я вообще-то не такой уж лёгкий! Приходится склонить голову как можно ниже, чтобы не задеть потолок. Пару мгновений Сина ведёт, но затем он находит точку равновесия и запрокидывает ко мне довольную раскрасневшуюся физиономию, подставляя губы – я, конечно, целую, но давясь от смеха. Что за придурок!

Прикосновения мягкие, но в голове раздаётся: «За “придурка” сейчас ткну тебя мордой в потолок, будешь знать».

«Лучше пойдём в душ, и ткнёшь мне что-нибудь другое».

«Тоже вариант».

Син делает шаг. Второй. Вот теперь уже тяжело сопит. Я опасливо кошусь на дверной проём.

– Не пройдём.

– Голову наклони.

– Да я уже наклонил!

– Щас всё будет! Главное, держись.

Он аккуратно примеряется – и мы всё же минуем проём, только косяк смазывает меня по плечу.

Но дальше Син раздумчиво замирает перед узкой дверью в ванную и в итоге нехотя тянет:

– Ладно, слезай, я там точно на кафеле наебнусь.

Душ, конечно, микроскопический, особенно для двух мутантов, но впритык поместиться можно. Главный его недостаток – не размер, а отвратительная звукоизоляция. Гораздо хуже, чем в комнате, поэтому разговаривать здесь можно только шёпотом – или мысленно, как в нашем случае, – если не хочешь делить свою личную жизнь с двумя соседями. Даже интересно, чем руководствовались инженеры, когда это придумывали. Типа, один предложил: «Давайте сделаем по-настоящему совмещённый санузел – чтоб если кто из бойцов захочет поссать, все соседи были в курсе», а прочие: «Отличная идея, это сплотит коллектив!»

Син подталкивает меня в бело-кафельное углубление, а сам остаётся снаружи. Пока я кручу регулятор воды, берёт губку и густо поливает её гелем для душа. Воздух наполняется терпко-цитрусовым запахом – у Сина всё пахнет или апельсинами, или грейпфрутами, третьего не дано. Несколько раз сжимает губку: белая пена густо покрывает пальцы и стекает на запястье.

Убавляет напор воды, оставляя морось, похожую на тёплый летний дождь.

Проводит губкой по моему плечу.

Спускается по шее.

Переходит на грудь и неторопливо намыливает, растирая пену второй рукой.

Удивлённо слежу за его сосредоточенным лицом и руками – такими мягкими и осторожными. Син проводит губкой сначала по левому соску, тут же – по правому, и на его губах мелькает непривычно мечтательная улыбка. Вообще-то у меня соски не особо чувствительные, но он всё равно их гладит – то пальцами, то шершавой губкой, – потому что ему самому нравится, когда я так его ласкаю. Столько интересного можно узнать о вкусах человека, просто наблюдая за тем, что он делает с тобой.

Не выдержав, спрашиваю:

– И что всё это значит?

Не отрывая взгляда от своих ладоней, щекотно растирающих гель и пену по линии моих рёбер, Син усмехается и задумчиво бормочет:

– Я же сказал – ты сегодня будешь девочкой. А с девочками нужно обращаться бережно…

Вопросительно поднимаю брови, разглядывая его лицо: выглядит так, словно он целиком поглощён своим занятием. Ладно, хоть это и непонятно, но прикосновения приятные, так что проверим, что же эти странные фразы, по его мнению, значат. И когда Син толкает меня спиной на стену, я охотно подчиняюсь в предвкушении.

Он переходит ладонями на живот, а вслед за прикосновениями и сам опускается ниже, встаёт на колени… И – какого чёрта?! – проводит губкой вниз, по бедру, подчёркнуто игнорируя и стояк, и моё возмущённое шипение. Гладит кожу, разминает, даже проводит по мокрому бедру кончиком языка – вот только не приближаясь к члену, а даже наоборот, спускаясь по ноге всё дальше. Ну бля, опять какие-то эксперименты…

А затем – видимо, чтоб уж совсем добить, – Син обхватывает мою левую лодыжку и тянет вверх.

Чувствуя себя глупо, мысленно ворчу: «Хочешь, чтобы я тут, как страус, на одной ноге стоял?». Он поднимает на меня насмешливый взгляд: «Не страус, а фламинго».

«Ещё того чище». Но я всё же подчиняюсь. Как можно отказать ему хоть в чём-то?

Ну ладно, не так уж высоко – всего лишь ставит мою ступню себе на колено и намыливает, обводя выступающие косточки, ныряя между пальцев. От щекотки между лопаток пробегают мурашки, и я ёжусь.

Когда Син увлекается прикосновениями, это всякий раз приводит в недоумение. Нет, я понимаю, что он очень тактильный – он сам обожает, когда я его глажу, – но я не верю, что ему может быть приятно прикасаться ко мне. Смотреть на меня. Одно дело – трахнуть, желательно в темноте и закрыв глаза, а другое – вот так раздеть и намыливать, разглядывая при свете лампы.