Виктория Абзалова - Фантазм

Фейран опустил голову: не услышал или не захотел услышать?

Это сперва хотелось просто помчаться к нему, но мужчина взял себя в руки, заставляя себя в кои-то веки подумать умом, а не не в меру раздутым самолюбием. Он обидел мальчика, жестоко обидел, пусть и невольно на этот раз. И что, явиться теперь с заявлением «до меня наконец-таки дошло, что я тебя люблю, можешь быть счастлив»? Айсен, после всего, что пережил, заслуживает немного большего, чем снисходительное одолжение!

К добру ли, к худу, Фейран тогда никого не застал дома. Когда он с грехом пополам нашел требуемый адрес, бойкая девица, ничтоже сумняшеся, сообщила, что господа изволили отбыть развлекаться. Мужчина прождал до позднего вечера, потихоньку шалея от бешенства, чтобы увидеть, как тот самый пегий субъект с неизменной гитарой практически заносит юношу на себе.

Фейран не знал и не мог знать, что после изнурительной бессонной ночи бесед и увещеваний у Кантора элементарно сдали нервы. Чем смотреть на закаменевшее воплощение вселенской печали, ожидая еще пару лет пока она рассеется, трубадур потащил парня по всему, что способно отвлечь от переживаний и вернуть радость жизни: поздний завтрак в кабачке, череда лавок, балаганчик каких-то его темных бродячих приятелей и жонглирующая Коломбина в одном трико, посылающая воздушные поцелуи всем желающим и озорные подмигивания… Айсена тут же вовлекли в какую-то пьесу, Кантор, прихлебывая из горлышка объемной плетеной бутыли, выдавал комментарии по ходу репетиции. Под конец, на помосте творилось уже форменное безобразие, а наставник предпринял попытку затащить подопечного не куда-нибудь, а в веселый дом: как он может судить о чем-то, если не пробовал ничего другого? Если бы не кристально ясный, абсолютно трезвый и вдумчивый как всегда взгляд, - Айсен бы рассердился и обиделся.

Однако молодой человек все равно сопротивлялся предложению со стойкостью, достойной первохристианского мученика, поэтому чересчур долгий день закончился тем, что Кантор за спонтанным ужином едва ли не насильно напоил юношу вином - высшего сорта, чтобы бедняга хотя бы эту в ночь смог заснуть и не мучить себя.

Как он не возмущался про себя, что никогда не мечтал о роли няньки, сгрузив отключившегося после второго же стакана измученного Айсена на спешно раздобытую для него постель, трубадур присел рядом и в приступе непривычной нежности взъерошил и без того растрепанные пряди спящего ученика:

- Сссука… - в отличие от жеста, в голосе тепла не было ни грана. - Убить эту гниду что ли!

Возможность представилась гораздо быстрее, чем он мог предположить. Не трудно было догадаться, что за мрачный тип остановил его на следующее утро.

- Мон сир Кантор ле Флев? - вежливо осведомился мужчина.

И кажется именно его менестрель приметил предыдущим вечером, подпирающим стены, когда волок Айсена домой… Кантор ухмыльнулся про себя: О! Явление праведника! По всему, парнишка господинчику тоже не безразличен, но это вовсе не означает, что он, Кантор, приветливо распахнет двери и сломя голову бросится соединять руки и сердца. Староват уже для амурчика, да и проучить кое-кого не мешало бы!

- Он самый. Чем обязан? - трубадур изобразил самую обаятельную из своих улыбок.

- Мое имя Тристан ле Кер. Я знаю, что Айсен у вас, - прямо назвал свою цель Фейран. - Мне необходимо встретиться с ним.

- Никак не возможно! Юноша сейчас умирает от разбитого сердца, а сие процесс тонкий, хлопотный… Посторонних не терпит.

- Вы издеваетесь?!

Как он и предполагал, терпением и выдержкой горе-возлюбленный не отличался.

- Что вы! Издеваться это ваша прерогатива, а я всего лишь немного играю на нервах! - Кантор небрежно оперся на стену над плечом «гостя».

- Прекратите паясничать! - Фейран снова отступил, понимая, что его не стесняясь провоцируют на конфликт.

Однако ему и так понадобилось все его самообладание, чтобы придти сюда снова. Ведь не привиделось же, в конце концов! Отчаянная надежда в синих глазах и прерывистый от затаенной боли вздох, умиротворенно опустившаяся на плечо головка… Неужели все это смогла перечеркнуть небрежная оговорка?! Да так, что мальчишка вдруг пустился во все тяжкие…

О да, тебе куда приятнее было бы увидеть, что Айсен за эти сутки выплакал все глаза, сгрыз ногти до локтей и пробил голову о стену!

- Что за насмешки! - процедил Фейран.

- Упаси меня боже! - Кантор сделал круглые глаза, которые вначале наполнились безмерной печалью, чтобы затем полыхнуть злым огнем. - Смеяться? Какой кошмар, какая бестактность!

Он уже практически загнал собеседника в угол своим напором и даже приобнял его за плечи, отчего Фейрана передернуло.

- А хотя вы правы, я смеюсь, - резко сменил тон трубадур и внезапно, не выпуская жертву из цепких объятий, выдал звучным баритоном. - Смейся, паяц! Над разбитой любовью… Гениальная строчка, вы не согласны? Надо подсказать кому-нибудь!

- Прекратите! По какому праву вы смеете обращаться в подобном тоне! - тоже разозленный до предела Фейран буквально стряхнул его с себя, - Я вообще пришел не к вам!

- Ах вы пришли! Простите, что никто не рыдает от счастья! - в голосе Кантора уже не осталось ни следа насмешки. - Чтобы окунуть тебя в канаву за все твои подвиги, мне никаких особых прав не требуется!

Он наклонился вплотную, не давая возможности противнику вставить свое слово.

- Любишь хорошеньких мальчиков? Иди в бордель! Там тебе за отдельную плату на блюдечке подадут хоть девочку, хоть мальчика, хоть жареную рыбу. А к Айсену не смей приближаться ближе, чем на полет стрелы, пока он сам не захочет видеть тебя!

Кантор выпрямился с прежней, полной обаяния улыбкой.

- Простите, «вас», - и аккуратно расправил смятые его рукой складки, прежде чем в удовлетворении удалиться.

Фейран не стал ни догонять, ни возражать, - в противном случае дело точно окончилось бы дракой, а он и без того уже унизил себя дальше некуда.

- Айсен! - чего больше в голосе: раздражения или страха, постепенно перерастающего в нечто, очень напоминающее панику?

Все просто: Айсен не хочет его видеть, как без обиняков сообщил его своеобразный наставник, и трудно упрекать юношу в том, что он не желает знать человека, который последовательно, раз за разом унижает его и приносит одну только боль!

Что он вообще сделал для этого мальчика, чтобы требовать хотя бы элементарной привязанности, не говоря уже о взаимности, верности? Что вылечил - так это его обязанность, долг врачевателя, призвание если уж на то пошло… Что не отправил после этого на рынок, равнодушно вышвырнув обратно в мир, где его подкладывали под каждого встречного с этой… грушей в анальном проходе? О да, безусловно, есть чему гордиться! Да и думал-то, вовсе не о том, чтобы защитить ребенка от посягательств.