Кресли Коул - Профессионал

— И думаешь, что встретила теперь? — Пришла очередь скользящих движений, во время которых его член двигался вдоль моего влажного клитора.

— Севастьян! — Я могла практически представить, как он меня трахает, а его напряжённый жезл вонзается в мою сердцевину. Он будет меня трахать и трахать, пока не заставит кончить на своём члене. Пока не заставит выдоить эту толстую штуку… — Боже, я сейчас…

Он накрыл ладонью мой рот, заглушая крики. Потом просунул два пальца между губ, угощая моим собственным соком.

— Соси, — приказал он.

Моя голова откинулась, и я восторженно принялась сосать, представляя вместо пальцев его член. От этих резких толчков я начала кончать. Я кричала, сосала и не желала, чтобы это когда-нибудь заканчивалось.

Спазмы внутри с каждой волной несли невыносимое наслаждение — и безумный голод, нуждающийся в утолении.

Я не могла этого больше выносить, и тогда Севастьян отодвинулся и поднял мои колени к голой груди. Я прижалась спиной к стене, мои лодыжки оказались у него на плечах, а трусики он сдёрнул к бёдрам, полностью меня обнажая. Не отрывая взгляд от моей набухшей плоти, он обхватил свой большой член кулаком, принимаясь мастурбировать.

Мышцы на его шее вздулись от напряжения, он приказал:

— Смотри, как я кончу на тебя. — Он целился мне между ног. От мысли о том, что он будет на меня кончать, я снова растаяла; моя киска под его взглядом дрожала и сжималась…

— Блядь, женщина, я вижу тебя! — Подавив вопль, он начал изливать струи спермы.

Когда на мои чувствительные губки попало обжигающее семя, я застонала, приглашающе разводя ноги.

Он прошипел сквозь зубы:

— Моя жадная девочка хочет большего? — Он сжал член, и очередная струя упала на мой лобок. Снова и снова он дрочил, пока его пульсирующий член не оказался совершенно опустошён…

В потрясении я потянулась к нему, желая поцеловать.

Но он оттолкнул мои руки.

— Нет-нет. — Обхватив ладонями мои бёдра, он принялся втирать своё семя в плоть.

Почему? Зачем? Разве это может быть так сексуально? Как обычно, я и понятия не имела, что он будет делать дальше. Моё возбуждение вновь достигло пика, но я послушно сидела, позволив себя одеть.

Вернув мои трусики на место, он всей ладонью шлепнул по моей влажной промежности — от чего я дернулась за новой порцией. С тем же выражением мужской удовлетворённости на лице он произнёс:

— Завтра ты все еще будешь меня ощущать.

Порочный, сексуальный, властный мужчина. Я не могла представить, чтобы кто-то ещё мог восхищать меня так, как он. Я хотела заключить его в объятия и прошептать, что он сводит меня с ума.

Но он застегнул ширинку и собрался уходить, оставляя меня в этом положении.

— Лучше обрати внимание на того, кем на самом деле сможешь манипулировать. Так что, желаю завтра повеселиться с Филиппом.

Когда он был у двери, я встряхнула головой, чтобы прийти в себя.

— Это всё, что ты можешь мне сказать?

Не оборачиваясь, он произнёс:

— Не смей больше меня дразнить. Я играю лишь в те игры, в которых сам устанавливаю правила.

— Правила, Сибиряк? — Сейчас, когда я уже не была ослеплена страстью, эта его властная натура мне не нравилась. — Можешь устанавливать свои правила, чтобы потом посмотреть, как я буду их нарушать.

— Будешь дразнить меня снова, зверёк, и последствия тебя не обрадуют. — Он вышел, хлопнув дверью.

Памятка на будущее: раздразнить Севастьяна при первой же возможности, чтобы узнать о "последствиях".

В этой кладовке, всё ещё разгоряченная — и мокрая — после его манипуляций, я приняла два решения:

Александр Севастьян будет моим первым любовником.

И я позволю ему думать, что правила устанавливает он.

— Ты ведь Севастьян, да? — Когда неделю спустя я наткнулась на него внизу, в моём вопросе звучал неприкрытый сарказм. — Разве мы не встречались как-то в кладовке?

С того момента прогресс в деле лишения меня девственности Севастьяном оставался нулевым. Что неудивительно, учитывая, что он отказывался со мной общаться, не считая "привет-пока".

На этот комментарий он задрал бровь, двинувшись за мной следом, пока я направлялась в кабинет Пахана.

Я нахмурилась. За последние семь дней мы ни разу не оставались наедине. Он всегда был поблизости — и одновременно на расстоянии.

Утром после кладовки горничной, я вновь проснулась с улыбкой на лице, надеясь снова его увидеть. Я позвонила Джесс и рассказала о нём и обо всём вообще. Она уточнила лишь одно:

— Нэт, ты всё ещё со своей бородавкой?

Я уверила, что уже ненадолго.

На завтрак я шла подпрыгивающей походкой.

Но обнаружила, что Севастьян вернулся к своему отчуждённому состоянию, едва обратив на меня внимание. Пока моё тело всё ещё испытывало последствия наших вчерашних занятий, его разум уже был занят другим.

Я решила, что если он считал то, что было в самолёте, недостойным, значит затаскивание меня в ту кладовку было, по его мнению, вообще ужасным. Я старалась остаться с ним наедине, чтобы попробовать поговорить. Безрезультатно.

Меня охватило разочарование. Со временем разочарование стало больше походить на гнев.

Я прожила без Севастьяна семь дней. Я признала поражение. Моя одержимость померкла.

Нет, правда!

— Тебе что-то нужно? — мой голос был холоден. Ага, теперь он меня, значит, замечает?

Одет он был, как картинка — тёмно-серые брюки и облегающий кашемировый свитер, но выглядел так, словно не спал несколько дней.

— Вы с Ковалёвым неплохо ладите, — нейтрально заметил он.

— С ним легко ладить. — Мы с Паханом были словно две горошинки из одного стручка, смеялись над одними и теми же шутками, радовались одинаковым книгам и блюдам.

Каждый день становились ближе друг к другу.

Иногда мы говорили по-английски, иногда — по-русски. Он был остроумен и на том, и на другом языке, и мы часто смеялись до слёз. Наше общение являлось почти полной противоположностью моим отношениям с отцом. Я никогда не сомневалась, что он любил нас с мамой, но Билл Портер был тихим мужчиной. Мы вместе работали на сельскохозяйственной технике, проводя время в удобном молчании.

С Ковалёвым было так же комфортно, но по-другому.

Каждое утро мы играли в шахматы в открытом павильоне на берегу Москва-реки. На заднем плане всегда маячил Севастьян, обычно решая вопросы по телефону. Его тело всегда было напряжено, взгляд высматривал угрозу.

Которая, хотя со мной никто этого не обсуждал, очевидно, не уменьшалась.

И сейчас Севастьян сказал:

— С тобой тоже ладить легко.

Это он серьёзно?

— Ты-то откуда знаешь?

Он дёрнул плечами.

— Вижу вас вместе.

Иногда, если мы с Паханом смеялись над чем-то, я видела, что Севастьян за нами наблюдает. Сначала он выглядел удивлённым. Потом в его взгляде появилось удовлетворение.