Кресли Коул - Профессионал

— Za vas, Natalya Kovaleva! — На этот раз моя рюмка опустилась на стол одновременно с другими. Я наслаждалась огнем, приятно согреваясь.

Когда подали zakusku, Филипп наклонился ко мне:

— Это называется za-kus-ka.

Вмешался Севастьян:

— Натали учила русский — уверен, она знает, что это.

Я бросила на него благодарный взгляд. Если мне станут объяснять каждое блюдо — это будет чрезвычайно утомительно.

Дружелюбное выражение лица не изменило Филиппу, даже когда он произнёс:

— Это всего лишь дань этикету, Севастьян. Быть вежливым с гостьей — проводить её от комнаты и всё такое.

Спасибо за напоминание.

Эти двое сверлили друг друга взглядами. Установившееся напряжение было прервано подачей очередного блюда: устриц, украшенных щедрой порцией чёрной икры с дельты Волги. Следом подали рыбу.

Я попробовала восхитительно запечённого палтуса, издав восторженный звук; Севастьян не сводил с меня глаз.

Я опрокинула очередную рюмку; он опять пялится.

Я прислушивалась к истории, которую Филипп, похоже, намеревался мне исключительно шептать; около своей тарелки Севастьян сжал руку в кулак.

Поступки кричат громче слов, Сибиряк. И его сконцентрированное на мне внимание согревало лучше водки.

Когда официанты подали очередное блюдо, Ковалёв объявил:

— В честь родной для Натали Небраски.

Это было кукурузное суфле! Я улыбнулась:

— Обожаю его! — язык у меня начал заплетаться.

Я снова почувствовала на себе тёмный взгляд Севастьяна. Вспомнил ли он о кукурузном поле? Как прижимал меня там, в грязи? Встретившись с ним глазами, я осушила очередную рюмку.

Ковалёв повернулся к Севастьяну.

— Ты ничего не ешь, Алексей?

Он выпрямился.

— Наверное, сказывается разница во времени.

— Или возраст, — сострил Филипп.

Со спокойной уверенностью Севастьян парировал:

— Я справляюсь.

Ковалёв весело произнёс:

— Ну, будет, ребята. — Потом повернулся ко мне. — Думаю, наш остроумный Филипп порой забывает, что Алексей много лет подряд принимал участие в боях без правил.

Я подняла брови. Увидев Севастьяна впервые, я подумала, что он боксёр. Это объясняло шрамы на пальцах и сломанный нос. Я вспомнила, сколько раз я видела, как он сжимал кулаки. Для боксёра это было, наверное, привычкой.

Я размышляла о тех, кто бил по этой благородной морде, и мне хотелось дотронуться до него, провести пальцами по коже. Пока я пыталась представить его на ринге, превозмогающего боль, успели подать очередное блюдо.

Десерт. Печеные яблоки, фруктовая пастила — русская разновидность турецких сладостей — и sirniki, творожные блинчики с медом в качестве сиропа. Едва первый кусочек пастилы попал на язык, мои глаза закатились от удовольствия.

После десерта преобладали напитки и громогласный смех. Считалось невежливым оставлять початую бутылку водки, так что все почтительно наполняли рюмку за рюмкой — ну, все, кроме Севастьяна. После тостов его рюмка оставалась сухой.

Пахан рассказывал смешные истории о своих попытках ничегонеделания. Мореплавание? Промах. Яхта теперь представляет собой изысканный риф. Разведение лошадей? Не успел, обнаружил, что осеменитель сбежал из конюшни.

Я смеялась до слёз, признавшись, что думала найти здесь белых тигров и медведя — и инкрустированный бриллиантами унитаз, отчего Ковалёва пополам согнуло.

Парень по имени Глеб научил меня русской поговорке. Все смеялись над моими неловкими попытками, но я умела держать лицо, так что изобразила быстрый реверанс. Я заметила, что даже обычная гримаса Севастьяна сменилась на что-то, напоминающее любование, словно я была существом, которое он никогда раньше не встречал в живой природе.

Каждый раз, как я почти убеждалась, что не смогу вновь пробиться сквозь его ледяную сдержанность, он демонстрировал человечность, скрытую за внешним фасадом боевика…

Я бы хотела уметь останавливать время — не помню, когда у меня последний раз был такой веселый вечер — но прежде чем я это поняла, дедушкины часы пробили полночь.

Пахан поднялся.

— Что ж, мои друзья и моя семья… — он улыбнулся мне и Севастьяну, — …вам придётся меня извинить.

Раздался хор голосов "ещё один тост".

Он покачал головой.

— Сжальтесь над стариком! И продолжайте без меня — это приказ. — Мы с Севастьяном встали одновременно, оба намереваясь проводить Пахана.

— Сидите-сидите, вы двое. Веселитесь. Увидимся завтра.

Наблюдая, как Пахан уходит, я боялась потерять его из виду. У меня было такое чувство, что он мог исчезнуть. Но Севастьян ободряюще на меня посмотрел, словно знал, что я чувствую. Это помогло.

После этого все продолжили пить. Было уже очень поздно, но это меня не заботило, ведь завтра мне не нужно будет на работу, и не нужно будет разбираться с первокурсниками, сочиняющими сказки о том, почему их работы сданы с опозданием.

Единственный недостаток? Я хотела, чтобы Севастьян говорил со мной, флиртовал со мной. Касался меня. Я жаждала большего из того, что он показал прошлой ночью.

Я мечтала о сексе с ним.

Просто с ума сходила.

Мне напомнили, какой я могла быть настойчивой, может, стоит настойчивее его преследовать?

Справа от меня Филипп с кем-то горячо обсуждал самые быстрые спорткары — что дало мне возможность пошалить. Я уже достаточно опьянела, так что идея подразнить Севастьяна казалась блестящей.

Хоть он и предупреждал, что не любит сюрпризы, я скинула туфлю и вытянула затянутую в чулок ногу в его направлении. Я дотронулась до внутренней стороны его бедра, прямо над коленом. Он напрягся, но не оттолкнул, кинув на меня угрожающий взгляд.

Играть с боевиком было хорошей идеей? Водка подбадривала "чёрт возьми, да! потрогай его значок!” Я потянулась выше. Чем ближе я подбиралась к члену, тем сильнее учащалось его дыхание. Он резко покачал головой.

С ленивой усмешкой я окунула палец в бочонок с медом и облизнула его языком, выражение моего лица говорило ”ну и что будешь делать, Сибиряк?”

Его рот открылся. Вспомнил, как я ему сосала вчера?

Выше, ещё выше…

Контакт.

Боже, твёрдый, словно камень, он просто горел. Севастьян резко наклонил голову, его ноздри раздувались. Какое-то время его грудь не двигалась вовсе.

Мои веки отяжелели, носком ноги я потёрла его мошонку и продвинулась вдоль члена, который дернулся в ответ, и меня это обрадовало. Я тут же стала влажной, намочив чёрные шёлковые стринги, которые надела для него. Соски торчали сквозь открытые чашки моего бюстгальтера.

Я погладила его от основания до головки, он бросил на меня очередной угрожающий взгляд — несмотря на то, что его глаза сверкали от возбуждения. Это была битва воли, игра на слабо. Я сделала очередное движение ножкой. Он отказывался реагировать; я не собиралась сдаваться. Новое движение. Кто первым моргнёт?