Кресли Коул - Профессионал

— Покажи это мне, — приказал он. — Предложи.

Настолько, насколько смогла, я выгнула спину, уперев в него попку.

— Очень хорошо. — В награду он ущипнул мои сосочки, отчего у меня закружилась голова. — Ты хочешь, чтобы они увидели, как ты снова кончишь? — Прежде чем я смогла ответить, он схватил меня: одной рукой под поднятое колено, другой — стиснул бедро.

Одним уверенным движением он вошёл в меня сзади.

Я стонала, не отрываясь от цепочки, уже находясь на пике. Мне казалось, что я вообще не кончала, казалось, что моё возбуждение копилось на протяжении многих дней, не получая разрядки.

Он погружался в меня медленными сильными толчками, от которых сотрясалось всё тело. Мои груди подпрыгивали, зажатые соски визжали всякий раз, когда цепочка натягивалась.

Входя в меня, он проскрежетал:

— Ты думала, что я отправился к другой в тот день, когда ты меня отвергла? — Он придвинулся ближе, языком пробуя на вкус капельку моего пота. — Но как тебя заменить? Даже тогда я знал, что это невозможно.

Не могу думать. Он уже тогда испытывал ко мне такие сильные чувства?

— А я для тебя незаменим? Выпусти цепочку, если это так.

Незаменим? Сейчас он был всем. Дарителем боли и экстаза с божественным телом, которым он меня ублажал.

С усилием я расслабила челюсть, выталкивая цепочку языком. Она упала с лёгким звоном.

Облизнув губы и подвигав челюстью, я гадала, что он сделает дальше, уже желая этого.

Накрыв половину моего лица своей большой рукой, он притянул меня назад, чтобы принять его поцелуй. Он вонзался между моих ног, но его губы оставались нежны. Сочетание жёстких толчков и благоговейной ласки его языка сносило крышу не меньше всего остального…

Я услышала неожиданный щелчок чего-то кожаного, почувствовала укус на своём бугорке. Я всхлипнула в его рот. Это был стек? Наподобие того, который я показывала ему в журнале?

Я не могла посмотреть вниз, потому что он по-прежнему удерживал мою голову. Он продолжал меня целовать — давая понять, что на этот раз его орудие не предназначено для моих глаз. Мне было дано чувствовать, принимать его поцелуй, кончать, в то время как он мучил меня и трахал сзади.

Новый шлепок опустился на область промежности и клитор, впечатавшись в промокшие завитки; укус, но без боли, только прикосновение и давление там, где я нуждалась в этом больше всего.

Может быть, моя чувствительность снизилась, потому что я вращала бёдрами, требуя большего, а его член погружался в меня без остановки.

Не отрываясь от губ, он приказал:

— Отдайся мне полностью, sladkaya. — Очередной шлепок стека.

И ещё один. Я уже так близко.

— Севастьян, — прошептала я. — Ещё.

Его толчок.

— Я хочу, чтобы ты закричала, что отдаёшься, — и шлепок.

Растворённая в нём, я действительно полностью отдалась. В такт ударам, я откинула голову и закричала. Беспомощно дёргаясь в оковах, я кончила, обильно изливая собственный сок. С каждой глубинной конвульсией мои стеночки сжимали его утолщающийся член.

— Я чувствую, как ты выдаиваешь меня, — проскрежетал он мне на ухо. — Я дам тебе то, что ты хочешь! — Он вонзился в меня изо всех сил…

В меня хлынула обжигающая сперма; Севастьян, мой обладатель стальной воли и железного самоконтроля, неконтролируемо зарычал… ещё и ещё… чтобы слышали все…

Опустошенный, вздрагивающий, он выплеснул в меня последние капли семени.

Издав измученный стон, он продолжал мягко толкаться, пока длился наш совместный оргазм, а я оказалась в полубессознательном состоянии.

Все мои эмоции были сосредоточены на нём, на нём одном: его грохочущее сердце, прохладное дыхание на моей коже, тепло его члена, который всё ещё соединял нас.

Когда моя голова откинулась на его плечо, он запечатлел на шее поцелуй.

Я чуть приподнялась, когда со всех сторон грянули овации, сопровождаемые свистом и завываниями. Ожидаемой волны стыда не случилось, я была слишком переполнена эмоциями, чтобы как-то реагировать. Быстрый взгляд на арену выхватил обессиленных партнёров, мокрый от разрядок шёлк и бархат, блестящие рты и подбородки.

Мы смотрели за стекло, и Севастьян одной рукой обвил мою шею, другой — талию, прижимая крепче к себе, чтобы продемонстрировать, кому я принадлежу.

Почувствовав его острую ярость, направленную на зрителей, я взглянула на него.

Нет, ему совсем не по нраву демонстрировать меня другим; и теперь, когда запал прошёл, он ощетинился.

— Слишком много тебя им досталось. — Потянувшись к столу, он нажал кнопку на пульте.

Мы снова оказались скрыты.

Оглушительные аплодисменты были слышны даже тогда, когда стекло вновь стало непрозрачным.

Но я ни о чем не жалела, слыша наполненный гордостью голос Севастьяна:

— Мои сны стали явью. Мне никогда не следует сомневаться, что ты знаешь свои желания. — Он осторожно высвободился, застёгивая ширинку и обходя меня, чтобы встать лицом к лицу.

Он убрал налипшую над моей бровью прядку волос, его лицо приобретало, попеременно, то властное, то восхищённое выражение.

Но когда я вздрогнула, он тут же по-деловому засуетился. Быстро отвязал поднятое колено и отстегнул оковы на лодыжках, затем протянул руку к груди и зажимам.

Он открутил болт, ослабив металл с одной стороны.

— Будет больно, любимая, — пробормотал он, освобождая левый сосок.

В сосок на место зажима хлынула кровь. Я едва сдержала вскрик.

Он обхватил губами пульсирующий сосок, лаская языком, чтобы сгладить боль. С правым было ещё хуже, потому что теперь я знала, чего ожидать. Как только правый сосок освободился, он сразу же занялся им.

— Шшш, любимая, — приговаривал он, не отрываясь, — ну вот, уже почти всё…

Когда меня снова бросило в дрожь, он отошёл и вернулся с белым махровым халатом, переброшенным через сгиб руки. Он держал его наготове, отстёгивая наручники от цепи на потолке. Я упала в его объятья, уткнувшись в халат, как в подушку.

Меня трясло, пока он снимал с запястий браслеты и целовал под ними влажную кожу.

— Теперь ты свободна.

Такие многозначительные слова; я уже была свободна. Он называл это «падением». Но всё оказалось наоборот. С этим мужчиной — я взлетела. Воспарила. В каком-то смысле подчиниться означало… подняться.

Может, я всё ещё летела? Всё казалось приглушённым и мягким, свет — более тусклым.

— Как ты себя чувствуешь?

— Немного кружится голова, — хрипло ответила я. — Что теперь?

Я ещё успею посомневаться в содеянном. Но сегодня я намеревалась с этим жить.

— Я увезу тебя домой. — Он помог продеть в рукава халата мои обмякшие руки. — Хочу, чтобы ты расслабилась и ни о чём не думала, пока я буду ухаживать за тобой.