Борис Шурделин - Наша с тобой «Звезда»

Двумя кулаками, чуть-чуть не доставая до перекладины ворот, потрясал Неуронов. От счастья закрыл лицо руками Шлыков. Присел на траву Збарский, зачем-то развязал шнурки на бутсах и стал завязывать их.

Около центрального круга застыл Святослав Катков, глядя на табло. Медленно, словно нехотя, загорались лампочки: «75-я мин.

Катков В. №11. «Звезда».

Здесь же, на этом стадионе, два года назад они проводили последний матч сезона. Тогда тоже горела на табло фамилия «Катков», его, Святослава, фамилия. Тогда он не смотрел на табло.

И не потому, что та ничья оставила их за чертой призеров. Даже если бы и посмотрел он тогда на табло, то все равно ничего бы не увидел. Слезы застилали глаза. В тот день они узнали о гибели Сергея. Сегодня сбылась мечта Сергея: они чемпионы. Без пяти минут чемпионы, как, конечно, напишут назавтра в газетах. Но Святослав был уверен: уже ничто не сможет помешать им.

Когда они покидали поле - последние пятнадцать минут пролетели незаметно, доронинцы сдались,- сквозь строй милиции прорвался рыжеватый, с сединой в растрепанных волосах, мужчина.

Размахивая букетом багровых астр, он побежал за Святом. Догнал, схватил за руку, обнял, сунул в руки букет, поцеловал, еще раз обнял.

Свят чуть отстранился от него. И только теперь узнал этого человека.

Человека, которого когда-то вычеркнул из своей жизни Сергей.

И которого не желал ни знать, ни видеть Святослав. Он уткнулся лицом в цветы, понимая, что для всех - для зрителей, для футболистов - эти цветы вовсе не награда ему за сегодняшнюю игру.

Для всех - это знак уважения к памяти его старшего брата.

Но человек не отставал, и Свят услышал его вкрадчивый голос:

- Свят, сынок. Стань для него таким же старшим братом, каким был тебе Сергей.

- Братом? Стану. Но вашим сыном - никогда,- тихо и внятно произнес Свят. Не глядя на этого человека, он пошел вслед за ребятами в раздевалку.

Ночью Андрею в гостиницу позвонила Лариса; Веретеев смотрел их матч по телевидению, сказал ей, что никогда в жизни не был так счастлив, попросил открыть бутылку шампанского, лишь пригубил бокал, она уложила детей спать и заглянула к нему, он признался, что очень болит в груди слева, она вызвала «Скорую», его увезли…

Находясь в отпуске, вдали от дома, Смолеев и этот день начал с пробежки к газетному киоску. Вчера ему «Старт» не достался, старичок за прилавком с разноцветными открытками и марочными блоками, снова извиняясь, пробормотал:

- Уж простите за вчерашнее… совсем позабыл…

Смолеев кивнул. И тут перед глазами мелькнула четвертая полоса «Старта»: загорелый парень, насупивший мохнатые брови, разворачивал только что купленную газету. Что его могло интересовать, кроме футбола, на третьей полосе?

Смолеев схватил угол газетного листа: с четвертой полосы глядело на него, улыбаясь с фотографии, сделанной, конечно, лет пять назад, круглое лицо Веретеева. В черной прямоугольной рамке.

Парень присвистнул и покосился на Смолеева.

Снизу, с асфальта, тянуло прохладой - недавно проползла тут поливочная машина. С моря набегал мокрый ветерок. Смолеева охватила дрожь.

Парень посмотрел ему в лицо и спросил:

- Вы что, знали его?

Знал, знал… Но какое это имеет значение сейчас, когда он так далеко от города, в котором Дед закончил свой редкостный - если иметь в виду футбол - жизненный путь.

- Вот ваши газеты,- волнуется киоскер.

- Да, спасибо… конечно…- бормотал теперь Смолеев, Он должен быть там без промедления.

Когда-то в забытом уже многими очерке Смолеев самоуверенно объявил, что если и есть в нашем футболе человек, который после смерти за муки свои футбольные попадет в рай, то это как раз Веретеев. Полвека он был связан с футболом, а свежести чувств не растерял и ясности ума не утратил. Как он остался таким - искренним, верящим, доброжелательным, ищущим - после всего, что выпало на его долю за десятилетия тренерской службы? После всех увольнений и поражений, которых не меньше бывает у любого тренера, чем успехов и побед. А ведь поговорить с ним, будто ничего плохого и не помнит, ни на кого зла не таит. Уж к пенсии готовятся первые его ученики, а все они для него - те же мальчишки со старых дворов и заброшенных пустырей…

Но чего только не было в его жизни!

Что говорить о голодном детстве, в котором футбол был вместо хлеба… Красная Пресня, собиравшаяся по выходным дням на тесном стадиончике смотреть великих мастеров: изобретательных и трудолюбивых братьев Артемьевых, ловкого Канунникова, в одиночку обыгрывавшего целые команды… Поездки через всю Москву в ОрловоДавыдовский переулок. Эти незабываемые футбольные баталии романтических двадцатых годов… Пылающими глазами следил он за старшими братьями, вовсе не мечтая обогнать,- и все же в шестнадцать лет оставил их позади, они так и застряли во второй команде, а он быстро зашагал вперед… Даже братья вместе со всеми кричали ему: «Веретей, давай! Веретей, жми!»

Как вспышка молнии средь бела дня, его игра в первом чемпионате страны. И как грозовая туча, спрятавшая солнце,- жестокая нога, раздробившая колено.

Чего только не предрекали ему, когда он, вернувшись через год, выходил на зеленый газон?! А он заиграл снова не столь мощно, зато изобретательнее и веселее. По трибунам шел восхищенный ропот:

«А Веретей-то каков? Поумнел, да как еще…»

Черной полосой легла по жизни война, зачеркнула надежды - надо же, осколок врезался в ту самую ногу…

Надежды, надежды… Он жил только ими. И после каждой потери тоже.

Скромненькая команда, которую он тренировал, вдруг преподнесла ему подарок: к тренерскому диплому, добытому в труде и поте заочной учебы, добавила Кубок страны,- вот, когда он поверил, что футбол останется в жизни навсегда.

Его команды взлетали, ослепляя, но порой сгорали, ничего не доказав. Возносили своего тренера и огорчали его, заставляя вступать в споры, искать новые идеи и отстаивать их.

Его неуступчивость рождала недругов и завистников. Хотя в одном все сошлись давно и бесповоротно: признали в нем футбольного кудесника, оставляющего в каждом своем ученике всего себя.

И в каждой своей команде - тоже. Словно был он неисчерпаем, бесконечен.

Но Смолеев знал: он искал свою команду-мечту. А она ускользала от него.

Нашел? Смолеев считал, что слишком поздно она сама нашла его.

А вот оценить в нем человека, позабыв о его связи с футболом только, как с игрой, увидеть его в обстоятельствах, возможных, правда, лишь в том мире, в котором он жил, Смолееву довелось сравнительно недавно, пожалуй только тогда, когда журналистская планида свела его - года два с половиной назад - с новоднепровской «Звездой».

Увидев на четвертой полосе газеты некролог, Смолеев подумал о том, что умер Веретеев, осуществив желание всей своей жизни: нашел и передал, что мог, тем, кто останется верен его памяти и делу.