Петр Северов - Последний поединок

Как видно, было в этой речи что-то очень смешное: немцы переглядывались, подталкивали друг друга локтями и посмеивались, а Глоба все чаще заикался, растерянно разводил руками и краснел. «И чего он, плешивый, краснеет? — удивленно думал Котька, напряженно вслушиваясь и с трудом улавливая отдельные слова. — Вон, лысина, будто вишневым соком намазана. И почему немцы усмехаются все время? Может, он рассказывает о чем-то веселом? Нашел тоже когда веселиться, и хоть бы громче говорил!»

А Глобе было совсем не до шуток: он очень плохо знал немецкий язык, путал значение слов и пытался подправить свою речь с помощью запомнившихся поговорок, но одна из этих поговорок оказалась настолько неуместной, что команда «Люфтваффе» встретила ее дружным хохотом.

Котька, наконец-то, понял: «Вон что, голубчик, да они же смеются над тобой. А что это за новый господин? Кажется, переводчик? Ну так и есть — переводчик! Давай-ка, русявый, только погромче говори»!

Стройный молодой шатен, призванный Глобой на помощь, держался в кругу спортсменов натянуто и стесненно — он поминутно кланялся, вытянув руки по швам, ждал, пока Глоба закончит фразу, и повторял ее по-немецки четко и бесстрастно. Постепенно в раздевалке установилась тишина, лица спортсменов стали сосредоточенны и серьезны; словно по команде, они поворачивались то в сторону Глобы, то к молодому шатену, а он с равнодушием автомата строго отчеканивал слова.

Вытирая большим носовым платком вспотевшие ладони, Глоба докладывал самым почтительным тоном:

— Так называемая «команда хлебозавода», уважаемые господа, на самом деле представляет собой первоклассный коллектив мастеров футбола «Динамо». Большинство игроков известно не только здесь, но и за границей, так как имеет немалый опыт международных встреч. Киевляне играли во Франции, в Бельгии, встречались с турками и с блестящей командой басков. В команде есть игрок из сборной страны — Свиридов, его называют «непробиваемым беком», «королем защитной линии». В сочетании с опытным вратарем Русевичем они представляют из себя мощный дот.

— О майн гот! — прервал его летчик с железным крестом на мундире. — Какой же дурак развесил по городу афиши, в которых динамовцев именуют командой хлебозавода?

Глоба неопределенно покачал головой. Да, он согласен с этим замечанием, и у него возникали подобные сомнения. Больше того, сам начальник гестапо, оберфюрер Эрлингер, выразил возмущение глупостью организаторов матча. К тому же и воскресный день выбран неудачно: скопление больших масс народа в оккупированном городе недопустимо, а поражение «Люфтваффе» в таких условиях может оказать отрицательное политическое воздействие на эти массы.

Летчик прервал рассуждения Глобы с раздражением:

— Не беспокойтесь! «Победительница Бостонного фронта» не имеет ни единого поражения. К тому же мы укрепили линию нападения. Наша пятерка способна сокрушить любую оборонительную линию русских. И мы, конечно, их сокрушим. В этом я уже заверил и господина Эрлингера, и господина Радомского.

— Я не сомневаюсь в вашей победе, — кланяясь, проговорил Глоба. — Я только полагаю, что силы противника следует заранее знать.

— Кто выделяется среди русских нападающих? — резко спросил летчик.

Глоба снова поклонился:

— Точно бьет по воротам центральный нападающий. Его фамилия Корж. Центральный полузащитник Кузенко — гроза вратарей. Вдвоем они сильны, но в одиночку не представляют большой опасности.

Летчик достал коробку спичек и стал раскладывать их на столе в том порядке, в каком состав команды занимает на поле свои места: вратарь, два защитника, три полузащитника и пять нападающих. Все игроки приблизились к столу и внимательно наблюдали за тренером. Котька не спускал глаз с немцев, напряженно глядя на их затылки. Он с трудом понял, что сказал тренер. В общем, его мысль сводилась к тому, чтобы первые пятнадцать минут вести разведку боем и стараться сразу же перенести игру на сторону киевлян. Если окажется, что игра не будет складываться в пользу «Люфтваффе», тогда Отто и Морис… Тренер дважды повторил эти имена и многозначительно взглянул на двух сидевших рядом игроков:

— Отто и Морису это не впервые…

Он вынул изо рта дымившую сигару и поднес ее к спичке, обозначавшей вратаря. Серная головка вспыхнула. Тренер снова затянулся сигарой и поднес ее к другой спичке, обозначавшей центрального полузащитника. Он поднят два пальца и спросил:

— Генуг?

— Зер гут! — отозвался тот, которого он назвал Морисом.

Котька не сразу понял смысл этой пантомимы, но чем больше вдумывался, тем яснее представлял, какая угроза нависла над его любимой командой. Нужно было немедленно что-то предпринять. Любой ценой следовало сию же минуту выбраться из этой проклятой засады и обо всем информировать Ваську. Возможно, он, Котька, сам сообщит о слышанном и виденном дяде Коле. Однако до начала игры нечего было и помышлять о переселении с «небес» на «землю».

Здесь, на «небесах», уже нечего было делать. Игроки «Люфтваффе» закусывали. У Котьки даже слюнки потекли, когда он увидел огромный поднос с песочными пирожными, поставленный на буфетную стойку в углу раздевалки. Какой-то толстяк разливал из термосов в маленькие чашечки какао и кофе.

Острая радость охватила Василия, когда, наконец, он увидел своих и услышал голос Свиридова.

— Коржа здесь не было? — спросил Свиридов.

— Нет, а разве он не с вами? — удивился Гаркуша.

— Неважно складываются дела, — заметил Свиридов в раздумье. — До начала матча остается сорок минут.

— Я думаю, он сейчас явится, — попытался успокоить Василий капитана и, захлебываясь от восторга, рассказал Свиридову и Русевичу о Котькиной засаде. Однако ни тот, ни другой не выразили одобрения.

— Оставаться тебе, Василий, загольным беком, — довольно строго сказал Русевич. — Кто тебе разрешил самовольничать?

— Дядя Коля, — взмолился мальчик. — Я же для хорошего дела. Мы же с Котькой…

— Замолчи и слушай, что тебе говорят. Представь, что шпики накроют твоего Котьку… Ему же язык вырвут! И какие могут быть неприятности для нашей команды!

Васька стоял, понурив голову, и ковырял носком пощербленный пол.

— Право, не знаю, что с тобой делать, — возмутился и Свиридов. — Ведь я тридцать раз тебя предупреждал: без разрешения — ни шагу.

Озабоченно оглянувшись, он спросил:

— Где дядя Костя? Ты видел его?

Василий выбежал из раздевалки. В коридоре было много немецких офицеров; они то входили в раздевалку, то выходили из нее, громко переговариваясь и дымя сигаретами. Здесь же дежурили корреспонденты и кинооператоры. Вдруг Василий увидел, что по лестнице в душевую спускается сам дядя Костя. Он хотел спросить, где же Котька, но старик грозно взглянул на него и, сойдя с последней ступеньки, вскинул голову, крикнул: