Лев Филатов - Обо всем по порядку: Репортаж о репортаже

Я попытался подбить его сделать что-либо для газеты о чемпионате.

— Вам это, быть может, незаметно, а я вижу, как изменилось то, что пишется о футболе. Не хочется попадать пальцем в небо.

— Неужто так?

— Что вы! Вы теперь в игре такое замечаете, что мне и не снилось. Мне, чтобы «соответствовать», надо переучиваться. Я приехал полюбоваться и поболеть. Это вы здесь — «при исполнении». Так что увольте...

В Москве я позвонил Льву Абрамовичу и попросил написать для «Футбола» историю романа и фильма «Вратарь». Он согласился моментально и написал.

А там, в Лондоне, я позавидовал его «приехал полюбоваться и поболеть». Нисколько не сомневаюсь, что Кассиль и о чемпионате написал бы интересно. Но, как видно, он в самом деле был добросовестным чита­телем футбольной прессы, и ее исследовательский ха­рактер его озадачивал и смущал.

Мне, спецкору, любоваться и болеть было полови­ной дела. Надо было продолжать поиски.

Чемпионат был спасен и оправдал свое предназ­начение в двух матчах: полуфинале Англия — Португа­лия и финале Англия — ФРГ.

Сборная Англии к своей победе пришла своеоб­разно, на ходу перестроившись и сделав все необхо­димые открытия. Повидав ее в день открытия в матче с уругвайцами, я был разочарован и потерял к ней интерес. Нудная нулевая ничья, которую не скрасил и переполненный знаменитый «Уэмбли», побывать на котором давно хотелось, ни присутствие королевы, ни марш-парад военных оркестров.

В общем, я счел для себя возможным оставить английскую сборную в стороне и ездил на матчи других команд. До полуфинала, в котором она встре­тилась с командой Португалии. Это был выдающийся матч. И португальцы были хороши, а англичан так просто было не узнать — другая, я бы сказал непо­бедимая, команда, настолько продуманным, обосно­ванным, ловко пригнанным было их сочетание один­надцати.

Если сделать простенькое, формальное сравнение, которое обычно само напрашивается, то оказывалось, что из состава матча открытия были исключены всего двое, Гривс и Конелли, вместо них появились Херст и Питерс. Но замены всего не объясняли, хотя в по­следнем, финальном, матче со сборной ФРГ из четы­рех победных мячей три забил Херст и один — Питерс.

Изменился весь строй игры. Гривс, знаменитейший бомбардир, был центрфорвардом времен «дубль-ве», а Конелли — хорошим левым крайним старого образ­ца. Долговязый, худой Херст атаки свои начинал с се­редины поля, все время держа связь с партнерами. Белокурый Болл заставлял поломать голову: кто он — полузащитник или нападающий? И Питерс такой же. И Бобби Чарльтон. И Стайлз, колючий как еж, легко отрывался от своей обороны, мелькал в атакующих рядах, покусывал, дразнил защитников противника. Да еще крайние защитники Коэн и Уилсон поддавали жару рывками вперед. Разве только что выдвинутый вперед нападающий Хант меньше маневрировал, он был затаенной угрозой, отвлекал, оттого товарищам его больше было простора. Словом, вся английская команда находилась в непрерывном движении, причем не в очевидном, повторяемом, а в непредсказуемом.

Частенько, глядя за игрой, мы опережаем события, угадывая, что сейчас мяч откатят обязательно налево, больше некуда, что такой-то игрок кинется по прямой в надежде на высокую передачу. И если наши отгадки постоянно сбываются, то приходится задуматься, так ли уж хороша игра.

Англичане предложили футбол, изобретаемый на бегу, тут же, при нас, с пылу с жару, тот футбол, в ходе которого боишься пропустить хоть что-нибудь, пото­му что самое интересное может быть создано в любое мгновение. Тут уж не станешь листать газету, жевать бутерброд, болтать с соседом, весь превращаешься в зрение.

Власть Игры (пусть слово это будет с большой буквы) сильна необычайно. Для меня не существовало никаких причин, в силу которых я сделался бы вдруг болельщиком бразильцев или англичан. Но я им ста­новился: в прошлый раз, в 1958 году, мне совершенно необходима была победа бразильской сборной, а те­перь — английской. И позже это случалось. На следу­ющем чемпионате, в Мексике, я снова душевно был с бразильцами, потом, в ФРГ и Аргентине, — с гол­ландцами, хотя в двух последних случаях мои упова­ния и не сбылись.

Игра, думаю, и есть то, к чему мы прикомандиро­ваны, приписаны, при чем состоим, чему служим. Тут не обойдешься без обольщений, ошибочных пристра­стий, заблуждений по первому впечатлению. Но в ко­нечном счете, пусть и не сразу, облик Игры, той, которую мы признаем и объявим современной (высо­кая похвала!), нас должен покорить, мы должны найти ее разгадку, объяснение, записаться в число ее деятель­ных поклонников и стоять за нее горой. И тогда по контрасту делается очевидным, что другие разновид­ности игры, даже приносящие временами весомые ди­виденды, оказываются старообразными, провинциаль­ными, неполноценными, приспособленческими. Футбо­ла на белом свете гораздо больше, чем Игры, и в уме­нии ее опознать, выделить, представить мы, репортеры, и обязаны более всего преуспевать. Прини­мать же любой футбол за Игру — вредное заблужде­ние, ведущее к топтанию на месте, к засорению мозгов читателей, это медвежья услуга тем командам, о кото­рых пишешь.

Чемпионаты мира — ярмарки футбола, где получа­ешь представление даже не о сегодняшнем, а о за­втрашнем дне. Четыре полузащитника сборной Анг­лии, представившиеся для всеобщего обозрения в 1966 году, живут-поживают и сегодня, как и их дина­мичное взаимодействие в атаке с двумя форвардами. Именно тогда всплыл термин «команда-звезда», заме­нивший собой прежний — «команда звезд».

Мы ищем среди тех, кто на поле, героев. И нахо­дим. Грош цена футболу, если не различимы люди.

Выбор большой, на любой вкус. Можно даже какому- то игроку отдавать предпочтение тайно, не объявляя о своей симпатии, зная, что он никакая не звезда, и радуясь малейшей его удаче. Можно, наоборот, не жаловать общепризнанную звезду и про себя вести счет его промахам и прегрешениям. Ничего удивитель­ного: не один разум властвует на трибунах.

И все же есть игроки, вокруг которых споры не возникают. Они наперечет. Дело не в их личных досто­инствах и доблестях. Это те игроки, с именами кото­рых связаны перемены в футболе. На английском чем­пионате таким игроком стал Бобби Чарльтон. Именно он отчетливее, показательнее, чем кто-либо иной, предъявил образец игрока середины поля, который делал то, что до него не умел никто — ни бразилец Диди, ни француз Копа. Он был един в трех лицах: защитник, когда это требовалось, диспетчер — ум в движении и форвард, наносящий прямые, точные удары. Созда­валось впечатление, что тренер Рамсей взял его в ко­манду первым и к нему присоединял остальных, таких, которые были ему под стать.