Ашот Мелик-Шахназаров - Олимпионник из Артаксаты

Именно перед его статуей приносили клятву судьи, состязатели и поединщики. Перед его храмом победители получали высшую награду Игр — оливковый венок.

И в этот жаркий летний вечер к нему обращали свои молитвы атлеты и элланодики, готовясь ко сну после утомительного пешего перехода по Священной дороге и волнений, пережитых при встрече процессии у въезда в Олимпию.

Олимпия ещё спала, хотя на восточной её окраине, там, где кончалась ипподромная дорожка, уже пробивался рассвет. В этот утренний час лёгкая дымка смягчала строгие линии величественных храмов и придавала им нереальные, расплывчатые очертания.

Но с первыми лучами солнца контуры храмов, жертвенных алтарей и скульптур стали вырисовываться явственнее. Олимпия словно сбрасывала с себя покров таинственности, обретая реальные очертания и покоряя красотой и великолепием, воспетыми в поэмах лучших стихотворцев Эллады.

Впрочем, во время Игр Олимпия надолго меняла своё привычное обличье. Сюда, на Игры, группами и в одиночку, пешком и на повозках, запряжённых лошадьми и волами, верхом на конях и мулах приезжали тысячи любителей состязаний. Многие добирались водным путём на судах, часто издалека — с побережья Понтийского моря или из Малой Азии, с островов Эгейского моря или берегов Африки. Жители Галлии и западной части империи пересекали Ионическое море, бросали якорь в самом устье Алфея и продолжали оставшуюся часть пути до Олимпии сушей.

Для размещения прибывших Олимпийский совет выделил специальные участки по соседству со священной рощей Альтис, возвёл целый палаточный городок. Как правило, земляки стремились поселиться вместе.

Рядом с палатками иноземцев вырос торговый городок из лёгких, временных строений, обтянутых цветной тканью. Здесь можно было утолить голод и жажду.

— Кому рыбу? Сладкую рыбу из Эгейского моря?

— Купите мясо, пищу борцов, пентатлов и кулачных поединщиков!

— Продаю самый свежий хлеб в Олимпии! Вкусно, недорого!

— Яблоки, груши! Яблоки, груши!

— Орехи, финики! Орехи, финики!

— Кто хочет чистой ключевой воды? Подходите! Подходите!

Над некоторыми строениями курился дым. В них на жаровнях готовили разнообразную пищу и тут же предлагали её покупателям.

Лавочники готовились к Играм в Олимпии с не меньшим рвением, чем атлеты. Они загодя запаслись товарами. И теперь на прилавках красовались искусно сделанные глиняные горшки, бронзовая и деревянная утварь, одежда, пёстрые ткани и знаменитое льняное полотно — предмет особой гордости Элиды. Это полотно выделывалось из тонкого льна, который рос только здесь и нигде больше, и не уступало по своему качеству египетскому, хотя и не было так золотисто.

За покупки платили самыми разнообразными монетами. Менялы оценивали достоинство монет и производили обмен. Толпа обступила одного из менял, который попутно приторговывал старинными монетами с вычеканенными изображениями богов и животных и, что особенно ценилось, с игровыми сюжетами: моментами борьбы, кулачного боя, бега или прыжков. Многие покупали эти монеты, хотя почти не сомневались, что приобретают подделки: запасы этих якобы древних монет нисколько не убавлялись, да и стоили они не очень дорого.

Праздный люд толпился на опушке Священной рощи, где раскинулись великолепные палатки богачей и стояли причудливые повозки, на которых их владельцы совершили путь до Олимпии. Однако наиболее знатные и богатые гости города расположились не здесь, а в Леонидайоне. В его просторных и удобных помещениях можно было встретить представителей самых разных стран и городов.

Для богатых путешественников и купцов Игры представляли счастливую возможность совершить выгодные торговые сделки, купить редкие товары, а то и просто завести знакомства, которые могли пригодиться в будущем. Время от времени раздавались громкие выкрики глашатаев, сообщавших народу важные известия: от объявлений о подписании государственных договоров до сведений о прибытии заморских купцов или местонахождении лавок, выделенных им для продажи товаров.

Много зрителей собралось у лагеря, где жили участники состязаний квадриг. Здесь с утра до вечера шла деятельная подготовка к Играм. Часть колесниц была укрыта в небольших палатках, другие оставались под открытым небом. Мастеровые подновляли их, красили, ремонтировали. Колесницы всех цветов — строгого чёрного, травянисто-зелёного, ярко-жёлтого, тёмно-вишнёвого — ждали своего часа. Иногда к ним подводили четвёрки коней, как правило одной масти, и запрягали. Затем квадриги уводили за лагерь, к месту тренировок.

У ипподрома и стадиона также было многолюдно. Но только снаружи. Никому из участников, а тем более зрителям не дозволялось ступить ногой туда, где вскоре должны были состояться схватки и поединки. Лишь несколько городских рабов подметали мраморные трибуны стадиона, посыпали золотым морским песком арену, отведённую для борьбы и кулачного боя. Ворота стадиона должны были открыться не раньше полуночи.

За каменной оградой Альтиды — священной территории города — над многочисленными жертвенниками и алтарями курился дымок. Там сжигали животных, принесённых в жертву богам. Над городом кружили хищные птицы, надеявшиеся поживиться куском мяса. Однако это было бы плохим предзнаменованием для тех, кто приносил жертву, так как означало бы, что боги отвергают подношение. Правда, птицам, парившим в небе, редко удавалось выхватить добычу — их отпугивало скопление людей. К тому же они могли без всяких помех полакомиться внутренностями, выброшенными тут же в воды Алфея.

В эти дни в Альтиде было особенно многолюдно. Приезжие рассматривали скульптуры, установленные вокруг храма Зевса, восхищались мастерством их создателей. Из-за толпившейся публики не так-то легко было попасть внутрь храма, где находилась огромная скульптура бога богов, громовержца Зевса.

Выйдя из Альтиды, люди разбредались по окрестностям Олимпии, по торговым рядам, собирались у площадок для увеселений, где наиболее смелые соревновались в силе и меткости, поднимая тяжёлые камни и метая в цель небольшое копьё.

Мимо одной из таких площадок прогуливались, о чём-то беседуя, двое чужестранцев — те самые, что помогли укротить коней Деметры. Вдруг старший из братьев, Карен, остановился как вкопанный, резко преградил левой рукой дорогу младшему, а правой схватил на лету пролетавшее рядом копьё, которое незадачливый метатель пустил мимо цели. Подойдя к барьеру, Карен поднял руку и, почти не целясь, гневно метнул копьё в деревянный щит, укреплённый на бревне. Острие вонзилось в центр круга. Служитель с трудом вынул копьё и молча подал его чужестранцу. Новый бросок, ещё сильнее прежнего, — и копьё со свистом воткнулось в прежнее место.