ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao

Услышанное потрясло Сайхуна.

– Стены дворца должны быть разрушены, поскольку они окажутся последним препятствием твоему соединению с Источником. Мы можем вернуться к Источнику, лишь разрушив в себе эти стены, но как только мы сольемся с этим Источником – сначала ненадолго, лишь на время медитации, – мы отступимся от всякого ощущения мира и нашей собственной индивидуальности.

– Отступимся?

– Для бойца наподобие тебя отступление практически невозможно; и тем не менее именно это тебе надлежит сделать. Это обозначает необходимость намеренно отказаться от всех действий, мотивов и решений. Нужно будет превзойти даже саму форму медитации. Стены дворца – это мир формы.

– Но как их можно разрушить при помощи отступления? Разве можно таким образом преодолеть иллюзию?

– Здесь я должен тебе объяснить, что иллюзия-это не самообман. Это, скорее, активная сторона реального мира. Именно эта активная сторона порождает формы, многообразие которых и создает иллюзию. Но при этом все разнообразие, все множество изменений существует лишь внутри разума. Ты смотришь на меня, на этот храм, на горы и забываешь о своей общности со всеми этими предметами. Сконцентрируйся на сознании, а не форме, и иллюзия разнообразия и индивидуальности разрушится, словно сон. Оставь тонкую игру разума ради неподвижности; предпочитай бездействие действию; погрузись в Источник, и все иллюзии прекратят свое существование. Вот когда ты узнаешь, что и Лао-цзы, и золотой эликсир, и стражники, и стены дворца существовали исключительно в твоем воображении. Единственная истина заключается в осознании себя как бесформенной Сущности.

Но разговорами ничего не добиться. Без труда не выловишь и рыбку из пруда.

С этими словами монах показал Сайхуну, как правильно сесть для медитации, повторил последовательность элементов и оставил Сайхуна заниматься созерцанием.

Убогая комнатушка оказалась простой храмовой кельей. Побеленные из-С/ весткой стены от времени потрескались, покрылись толстым слоем пыли и белесыми разводами. Эти стены уже даже нельзя было назвать ни грязными, ни грубыми – они были покрыты налетом античности. Где-то вдалеке гудел колокол, легкий аромат сандалового дерева неслышно крался в воздухе, словно память прошлых эпох. От неподвижности воздух казался еще более плотным; это спокойствие и умиротворение создавали впечатление тяжелого, физически ощутимого присутствия. Под сводами храма скопилось целое озерцо спокойствия, и Сайхун полностью погрузился в его пучину. Опустившись на самое дно, он сел передохнуть, приняв совершенную пирамидальную позу.

Наверное, такие же чувства испытывает тонущий, когда в считанные секунды жидкость проникает в нос, в рот, в каждую клетку тела, пропитывая его до самых костей. Правда, Сайхун не тонул, а вдыхал воздух заброшенного храма; но этот воздух был достаточно тяжелым, чтобы напоминать жидкость. Молодой даос превратился в скалу, в огромную каменную икону на самом дне океана спокойствия.

Внешнее стало внутренним; внутреннее потеряло всякое отличие от внешнего. Больше не существовало ничего, лишь мир его медитации. Было ли время циклом существования вселенной или всего лишь измеренной последовательностью его собственной энергии, поднимающейся вверх по позвоночнику? Он понял, что старые мастера были правы, когда рассказывали ему о человеческом теле как о микрокосмосе вселенной. Разве теперь он не превратился во вселенную?

Как только на землю упали сумерки, именно его, Сайхуна, мысль создала тысячу солнц, сотню галактик. Именно его дыхание заставило космос пробудиться и забурлить. Постепенно его вселенная развилась в пять стихий и десять тысяч объектов. Он мог слышать функции собственного тела; мог прислушиваться к пробегавшим по его нервам огненным импульсам и даже замечать почти неуловимые электрические токи. Он мог чувствовать самые различные запахи, некоторые из них были душистыми, другие относились, скорее, к гниению. Но все эти запахи исходили из невообразимо сложных миров его внутренних органов. Он мог распробовать вкус различных внутренних жидкостей и газов. Вселенная не была механизмом, и ее нельзя было сравнить с патетическими придумками слаборазвитого человечества. Она не была организмом, она была вечностью. Она не была божественным созданием. Она охватывала мысль и не-мысль, бытие и ue-бытие. Все эти определения и метафоры нужно было развернуть вовнутрь. Величие вселенной было неизмеримым, и он был микрокосмосом этой вселенной.

Два старых мастера сказали, что мир – это иллюзия. С точки зрения простой логики, если человеческое существо являлось микрокосмом внешнего мира, оно также было иллюзией – фантазмом, который воображает, будто существует в несуществующей реальности. Сайхун понял, что медитация представляет собой не только состояние, но и инструмент познания. Независимо от того, существует он или нет, он мог управлять силами внутри себя, концентрируя их и направляя в одну определенную точку. При всем при том иллюзия была осязаемой. Чтобы найти ответ на этот вопрос, он должен был развеять пелену.

Поток дыхания поднялся в его теле, и он почувствовал нарастающую теплоту. Он сильно сконцентрировался, продолжая глубоко вдыхать. Казалось, что его разум нырнул глубоко внутрь тела, к самому основанию, взмутив соки сексуальности. Поднять со дна эту основную химическую субстанцию, сохраненную за безбрачную жизнь и воспитываемую в медитации с детских лег, было совсем легко. Он объединил семя, дыхание и дух – даосы называли это «Объединением Трех в Одно» – и направил получившуюся смесь вверх, словно это был поток жидкого света. Внутри головы распространилось сияние.

Медитация проходила успешно. Он быстро осознал, что подъем энергии соответствовал такому же вознесению Сайхуна к вершинам духовности. Это движение энергии было совершенно точно рассчитанным. Он ощутил, как открываются и начинают бурлить его психические центры. Сайхун почувствовал в себе огромную силу.

Теперь все способности его учителей, ранее казавшиеся просто недостижимыми, представлялись близкими – только руку протяни. Больше того: они виделись ему простыми до абсурда. Ему казалось, что схватить их так же просто, как ребенку взяться за игрушку. Он был на грани экстатического восхищения. В ту же секунду Сайхун понял, что в нем тут же проснулась гордость и его собственное эго. Открыв в себе новую силу, он обнаружил, что увеличилось и искушение. Балансируя на самом верху тонкого столбика высокой человеческой энергии, Сайхун наконец-то осознал, насколько легко с него свалиться.

Сияние разрасталось, подобно встающему солнцу; оно сгущало свои краски, оформлялось, только сейчас оно уже взрывалось, обжигая его изнутри. Вот сияние засверкало новыми красками. Возникло золотистое свечение: оно струилось сквозь Таинственный Портал. Перед Сайхуном был ослепительный поток бесконечности. Сайхун ощутил неуверенность, сильное внутреннее напряжение. Он понимал, что эти чувства и были «стражниками». Это его чувство собственной индивидуальности протестовало против неминуемого самоотрицания. Он хотел уйти от самого себя, но что-то удерживало его. Свечение замерцало.