ХРОНИКИ ДАО - Deng Ming-Dao

К этому времени Сайхун был уже закаленным в боях ветераном; и все-таки, когда он увидел руины некогда семейного гнезда, глубокая печаль сжала его сердце. Само поместье в форме тела дракона, пышные сады и изящные павильоны – все, что из поколения в поколение составляло гордость клана Гуань, нынче лежало в развалинах в окружении выжженных полей.

Очевидно, что японские войска перед тем, как уйти отсюда (или отступить под натиском китайских частей), квартировали в имении. Бледно-лиловые стены были сплошь покрыты отверстиями от пуль, словно черными шрамами. Кое-где стены были разрушены от попадания снарядов. Взрывная волна повыбивала окна, и тонкие решетчатые рамы безвольно повисли. Пламя пожара уничтожило изящные открытые павильоны и столетние деревья. Некогда чистые ручьи и колодцы теперь были забиты грязью и нечистотами. Маленький семейный храм японцы превратили в конюшню, а все произведения искусства были раздавлены и уничтожены. Бледный свет неба, пробиваясь сквозь дыры в потолках и стенах, высвечивал груды трупов. Там были японские и китайские солдаты, но большинство погибших все же составляли слуги. Останки тех, кого Сайхун знал с младенчества, теперь безмолвно лежали вокруг. В одной из комнат Сайхун нашел труп изнасилованного мальчика; нижняя часть туловища ребенка сплошь была покрыта кровью. Чуть поодаль, в тени, лежала совсем молодая девушка: спутанные волосы, раскрытый рот с выбитыми зубами, обнаженные ноги бессильно раскинуты. Старый конюх тоже не избежал печальной участи: захватчики повесили его на стропилах конюшни, буквально располосовав тело на куски, которые, как в кошмарном сне, свисали вниз длинными полосами. На лице каждого из погибших застыло выражение безумного страха перед жестокой смертью, а тусклые глаза хранили выражение удивления.

Сайхун стоически преодолел расстояние внутреннего дворика, пытаясь как-то совместить картины настоящего с памятью прошлого. Бесполезно: там, где собирались члены семьи и где когда-то курились душистые благовония, там, где некогда цвел жасмин, теперь стоял тяжелый запах тления. В изуродованных руинах можно было лишь угадать остатки изящных разноцветных колонн, в свое время окружавших семейный алтарь, долгое время охранявший славу и мощь клана Гуань. Жизнь никогда больше не зародится в этом месте. Никакое будущее не сможет вдохнуть краски в эту землю, пропитавшуюся кровью мужчин и женщин, которых некому хоронить и оплакивать.

Сайхун немного постоял в садике, где в свое время Гуань Цзюинь играл на флейте. Неподвижная поверхность загаженного пруда пестрела белыми брюшками перебитой рыбы. Семейному очагу пришел конец. Сайхун тяжело развернулся и слепо пошел прочь. Горевать было бесполезно. Такова была воля неба.

Сайхун взбирался по крутым склонам Хуашань. Яркие лучи солнца мощно пронизывали неподвижный, прохладный воздух. Насколько отличался Хуашань от всего, что пришлось видеть за последнее время! Эти места действительно были священными. Внезапно Сайхун остро ощутил разницу между суровым спокойствием гор и отвратительным кошмаром войны. Он дважды останавливался, чтобы искупаться в горных реках, но хрустальная вода не могла очистить его душу от горечи и опустошения. Сайхун чувствовал себя так, словно утратил нечто святое.

Мучимый раскаянием, он карабкался по склонам к своему учителю. Теперь он думал, что никогда не ценил по-настоящему Хуашань. Впервые он познакомился с ним не по своей воле; тогда он был совсем маленьким и по-детски обижался, что его провели. Позже эти горы казались ему скучной закрытой школой. Даже вернувшись сюда, чтобы стать аскетом-отшельником, он еще не до конца верил в даосизм и в сердце оставались сомнения. Теперь же Сайхун твердо решил вернуться, чтобы посвятить себя суровому пути к знаниям. Его руки были обагрены кровью, тело сплошь покрыто ранами, и теперь он искал только уединения. Как хорошо, что горы, кажется, вновь приняли его!

Сайхун заметил группу монахов и подошел поздороваться. Ему обрадовались, и вскоре завязался оживленный разговор. Каждый старался поделиться своими впечатлениями. Некоторые монахи сохранили верность данному обету и все это время так и провели в Хуашань; другие участвовали в сражениях или помогали лечить раненых и больных. Сайхун поинтересовался, как там Великий Мастер. В душе он подозревал, что всплеск гнева у его учителя в их последнюю всгречу был просто необходимой формальностью, но все равно волновался по поводу предстоящей встречи.

Старый повар из храма от души расхохотался.

– Наш Да Си постоянно куда-то исчезает, – сообщил он. – Он никому не говорит, куда отправляется, просто буркнет «Я пошел по делам» – и исчезает на месяцы. Мы слышали, что иногда он дрался с японцами.

– Откуда вы это знаете? – изумился Сайхун.

– В газетных вырезках, которые мы получаем каждый месяц вместе с пищей, периодически упоминался старый даос с шестом. Но такой шест есть только у Да Си. Мы спрашивали его об этом, но он, естественно, все отрицает.

– И что же писали в газетах?

– Например, что Да Си побывал в Шанхае и Пекине, чтобы принять вызов от японских мастеров боевых искусств. Последний раз это было в 1936 году.

– Да ведь я был там в это время! Почему же он не взял меня с собой?

– Наверное, потому что ты слишком несдержан и поэтому тебя вполне могли убить.

– Эх!

– Японцы обозвали нас «слабоумными с востока», и Да Си отправился, чтобы достойно ответить на оскорбление. В Шанхае он победил борца сумо, двумя пальцами проткнув ему горло. А в Пекине, сражаясь с двумя мастерами каратэ-до, мастером айки-до и дзюдоистом, напавшими на него одновременно, он победил их одними руками.

– Значит, Да Си не считает, что участвовать в войне – это выше его достоинства! – взволнованно воскликнул Сайхун.

– Судя по всему, нет, – согласился монах. – Еще было сообщение о том, как этот же старый даос появился в Сычуани.

– В Сычуани?! – поразился Сайхун. – А там он что забыл?

– Трудно сказать, – сухо проворчал монах. – Откуда нам знать, что ему понадобилось там? Там был чайный домик, который заняли японцы. Причем командир японского отряда имел четвертый дан по каратэ-до; у него черный пояс был. Так вот, этот старый даос зашел внутрь, уселся и преспокойно попросил чаю. Напуганные официанты даже не знали, что делать. В то время в чайном домике как раз сидел этот японский командир. Он громко похвалялся своим умением и всячески оскорблял китайских бойцов. Старый даос, отставив чашку, издевательски посмеялся над словами выскочки-японца. Тот, разозлившись, набросился на монаха, но старый даос одним движением руки отшвырнул его в сторону. В общем, там было настоящее побоище, но в конце концов из чайного домика вышел один этот старик.