Борис Порфирьев - Борцы

— Прочли? Видите, судьба благосклонна к нам… Недаром я по дороге в типографию… пф–пф… нашёл сегодня эту подкову… Кстати, я первую найденную подкову обещал подарить Нине. Пойдёмте к ней в гости?

«Он у неё свой человек», — тоскливо решил Верзилин.

— Согласны? — спросил Коверзнев.

— В такую непогодь?

— Эта погода как раз для нас с вами. И для Никиты. Но не для Корды. Он сидит сейчас в парном и дымном ресторане и глушит вино. А мы шагаем через разбушевавшуюся Екатерингофку, ревёт ветер, хлещет дождь! Грохот… Навстречу мчится жалкий трамвай… А мы — идём… Идёмте? Это рукой подать — семь минут, всё по Рижскому…

Едва только они оказались за дверью подъезда, дождь и ветер сразу же надавали им мокрых пощёчин.

— Чудесно! — прокричал Коверзнев.

Всё было так, как он обещал: ветер толкал их в спину, забегал вперёд, срывал с них пальто, шляпы; с испуганным звонком мчался навстречу лёгкий трамвай. И Верзилину стало весело.

— Хо–хо–хо! — прокричал он зачем–то в темноту. А Коверзнев ткнул его шутливо в бок.

Когда Нина открыла дверь, Коверзнев сделал вид, что ему попало по лбу, и нарочно выронил подкову на каменные плитки площадки — запредставлялся.

Разматывая шарф, стряхивая воду с пальто, рассказывал оживлённо:

— Знаете, Ефим Николаевич. У меня уже был подобный случай… Ниночка, держи подкову… Не такая, как в Риге, но всё — таки счастливая… Значит, был такой случай… Нина пригласила меня впервые на день рождения… Я — влюблён (сердце у Верзилина больно ёкнуло), но безответно — лицом в грязь ударить нельзя. Надо подарить дорогой подарок. А денег — мало. Понравилась ваза. Цена — с ума сойти. А глаз оторвать не могу — хожу вокруг неё, как кот вокруг сала. Хозяин магазина говорит: есть точно такая же, только разбитая; можно склеить; уступит задаром. Давайте — говорю. Расплатился. Мне её завернули. Будьте здоровы — и я направляюсь к имениннице. Она открывает дверь. Мне — в лоб; ваза — на пол и, конечно, вдребезги. «Ах, говорю я, такая уникальная штука, какая жалость». Причитаю. Нина развёртывает бумагу… и… представьте: каждый осколок завёрнут по отдельности… Ха–ха–ха!.. Конфуз полнейший.

— Не верьте ни одному его слову, — сказала Нина улыбаясь, поднося руку к губам Верзилина. — Он ещё и не такое сочинит. Он один раз заявил кому–то, что я — княжна; и даже потомок царицы Тамары… Мне большого труда стоило оправдаться…

Не слушая девушку, Коверзнев подошёл к столу, перелистал журнал. Спросил:

— Леван где?

— В цирке, — ответила Нина. — Присматривается к номеру Альберти. Он влюблён в воздушных гимнастов.

— А может, в одну из гимнасток? В младшую Альберти?

— Может быть, — сухо ответила Нина.

Не обращая внимания на её тон, Коверзнев сказал:

— А мы пришли поговорить с Леваном, чтобы он принял участие в наших тренировках. Чем больше спаррннгпартперов будет у Никиты, тем лучше.

— Он обещал завтра быть у вас, — сказала Нина.

Коверзнев кивнул головой и, раскачивая огромную подкову

на пальце, спросил:

— А ты знаешь, что это за подкова? Нет?.. Это подкова Петра Великого. У неё романтичнейшее происхождение. Когда Пётр разгромил шведов в Риге, он одним из первых ворвался туда. Узенькие улочки, мощённые камнем. Готика зданий… Огромный, как… Ефим Николаевич, император мчится на коне. Подковы цокают о камень. Дым. Пахнет порохом. Что–то горит. Раздаются выстрелы. Пётр скачет по узеньким улочкам. На повороте — раз! — с лошадиной ноги срывается подкова и… в окно к какому — то богачу… Вся семья бросилась к окну — девицы в платьях со шлейфами, сыновья в пристойных курточках… Сам глава семейства… «Русский император! Император!» — показывает кто–то на всадника… Представляете? Легендарный император!.. Хозяин впаивает подкову в толстое оконное стекло — это реликвия… И вот она у ваших ног, дорогая укротительница львов… Вот, видите, тут ещё остались следы стекла.

— Это подкова одного из коней Люции Чинизелли, в которую ты был влюблён в юности.

— К вашему сведению, дорогая Ниночка, если верить афишам, Люция «ездит высшую школу» на изящной лошадке Суженый завода его императорского величества великого князя Михаила Николаевича.

— Ну, тогда это от лошадей самого Сципиона.

— И его соловые жеребцы с конного завода польского магната Сангушко имеют более миниатюрные копыта… Это легендарная петровская подкова, и она принесёт тебе счастье.

— В таком случае вы можете объявить эффектный номер: «Единственный раз король цепей Ефим Верзилин разгибает такую–то подкову. Цены на билеты повышены».

— И номер можно повторить, — рассмеялся Верзилин. — Битюгов в Петербурге много. Вы где её нашли, Валерьян Павлович?

— Ах, вы разоблачаете мою тайну?! Так вот вам за это!

Коверзнев схватил с дивана бархатную подушку и шутливо запустил ею в Верзилина.

Подушка попала на Нинин письменный стол и сшибла с него груду безделушек.

— Вот задал себе работы, — засмеялась Нина. — Собирай теперь. И не забудь туда же водрузить знаменитую подкову…

Коверзнев стал на колени и, показывая Верзилину высохшую серую ящерицу, спросил:

— Знаете романтическую историю, связанную с этим маленьким крокодилом?

— Вы не слушайте его, Ефим Николаевич, — сказала Нина. — Тут десятки вещиц — всё подарил он. И про каждую из них он сочинил занимательную историю. У него редкий дар оромантизировать любую безделушку. И за это я его люблю. Он так помог мне в нелёгкие для меня времена, когда со мной не было вас — моего первого друга.

Верзилин благодарно поцеловал Нинину руку.

А девушка посмотрела на него долгим взглядом и погладила по щеке.

— Коверзнев, — сказала она, не выпуская руку Верзилина, — расскажите нам что–нибудь самое — самое интересное.

А тот, перекладывая безделушки, продолжал болтать:

— Вы знаете, Ефим Николаевич, что это за изумрудный камешек? Это из мозаичной иконы Исаакиевского собора… Стойте, стойте: с этой плюшевой обезьянкой связана одна из самых смешных историй…

Смеясь вместе с Ниной над рассказами Коверзнева, Верзилин подумал, что половина этих вещей, видимо, перекочевала из комнаты на Динабургской… Странная страсть у человека — собирать безделушки… Впрочем, почему странная: каждая из безделушек говорит, у каждой из них своя история… Ведь если изумрудный камешек и не из Исаакиевского собора, то — во всяком случае — с этой стекляшкой у Нины связаны какие–то воспоминания.

«Надо обязательно брать с собой Никиту, — решил Верзилин. — С Валерьяном интересно и весело. Надо, чтобы он присутствовал на всех тренировках».

Они сидели в сквере перед Знаменской церковью — Верзилин, Никита и Леван Джимухадзе. Ждали Коверзнева.