Уильям Ирвин - Матрица и философия. Добро пожаловать в пустыню реальности

Часто, когда Избранный терял стержень или же оказывался предателем, остальные узники теряли желание жить и превращались в живых мертвецов. Как ни парадоксально, их готовность бороться за выживание держалась за исключение, за человека, которого не удалось низвести до этого выживальческого уровня. Когда исключение переставало им быть, борьба утрачивала смысл.

Это означает, что Избранный выбирался не по «реальным» навыкам и качествам – возможно, в этом аспекте ему не уступали другие люди, или же он вообще притворялся несломленным. Его исключительная позиция строилась скорее на трансценденции: он играл роль, созданную (предположенную) другими.

В «Матрице» же Избранный, наоборот, это тот, кто способен увидеть, что наша повседневная реальность – запрограммированный виртуальный мир. Соответственно, он может отключиться от Матрицы, манипулировать ею и нарушать правила (летать, останавливать пули и т. д.). Виртуализация реальности является ключевым фактором для функционирования Избранного. Реальность, таким образом, – искусственный конструкт, правила которого могут быть преодолены или переписаны. Здесь появляется параноидальная мысль о том, что Избранный способен преодолевать сопротивление Реального. «Я могу пройти сквозь толстую стену, если действительно захочу…» – невозможность сделать это для большинства из нас сводится к недостатку воли субъекта.

И здесь «Матрица» вновь недоговаривает. В комнате ожидания у Пифии мальчик, сгибающий ложку силой мысли, объясняет удивленному Нео: секрет не в том, чтобы убедить себя в том, что ложка сгибается, а в том, что ложки не существует. « Себя»? Разве фильм не должен развивать буддистское утверждение, что «себя», субъекта, не существует?

Чтобы подробнее объяснить, что не так с «Матрицей», нужно провести различие между простой технологической невозможностью и фантастической неправдой. Путешествия во времени, скорее всего, невозможны, но фантастические сценарии являются «правдивыми» в той мере, в которой они выявляют либидинальные тупики. Соответственно, проблема в «Матрице» не в наивности ее приемов с точки зрения науки. Идея возвращаться в реальный мир из виртуального через телефон вполне себе рабочая, учитывая, что нам нужно лишь отверстие, через которое мы могли бы прошмыгнуть.

Возможно, лучшим решением был бы унитаз. Разве место, куда после смыва воды исчезают экскременты, не является одной из метафор ужасающей и величественной запредельности изначального доонтологического Хаоса, в котором исчезают вещи? Умом мы знаем, что происходит с фекалиями, но для воображения мистика сохраняется. Они являются чем-то лишним в нашей рутине, и Лакан был прав, утверждая, что животное становится человеком в тот момент, когда задумывается о том, что бы сделать с экскрементами, когда они становятся чем-то лишним. Реальное здесь – не отвратительная субстанция, поднимающаяся вверх из недр унитаза, а само отверстие, служащее переходом к иному онтологическому порядку. Это топологическая дыра или завихрение, которое «искривляет» пространство нашей реальности так, что нам кажется, будто экскременты проваливаются в другое измерение, не имеющее к нам отношения.

Но проблема заключается в более радикальной фантастической нестыковке. Она обнаруживается, когда Морфеус пытается объяснить все еще растерянному Нео, что же собой представляет Матрица. Он вполне логично связывает ее с провалом в структуре Вселенной.

Морфеус. «Ты всегда знал, что с этим миром что-то не так, но не мог объяснить, что. Это как заноза в мозге, сводящая с ума. Матрица окружает нас повсюду. Она здесь даже прямо сейчас, в этой самой комнате. Это мир, который нам натянули на глаза, чтобы мы не могли увидеть правду».

Нео. «Какую правду?»

Морфеус. «Что ты раб, Нео. Что ты, как и все остальные, был рожден в тюрьме, которую нельзя учуять, потрогать или раскусить. Тюрьме для твоего разума».

И здесь фильм становится вопиюще непоследовательным. Предполагается, что ощущение нехватки / непоследовательности / препятствия свидетельствует о том, что воспринимаемое нами как реальность на самом деле представляет собой фальшивку. Однако ближе к концу фильма агент Смит дает другое, более фрейдистское объяснение:

«Первая Матрица была задумана идеальным миром, где никто не страдал и все были счастливы. Это был полный провал. Никто не принял программу. Мы теряли целые поколения. Сначала мы думали, что язык кода слишком ограничен, чтобы создать рай. Но я думаю, что человечество как вид воспринимает бытие через страдание. Идеальный мир первой Матрицы казался людям сном, от которого их примитивный мозг пытался проснуться. Поэтому программу пришлось переписать. То, что вы видите – пик человеческой цивилизации».

Получается, несовершенство нашего мира одновременно указывает на его виртуальность и на реальность. Можно сказать, что агент Смит (не будем забывать: он не человек, а воплощение Матрицы, большого Другого) выполняет в фильме роль аналитика. Он пришел к выводу, что ощущение непреодолимого препятствия для нас, людей, является хорошим знаком, что мы пребываем в реальности. Именно реальность в итоге оказывает нам сопротивление.

Еще одна нестыковка касается смерти: почему люди, умирая в виртуальной реальности Матрицы, умирают «по-настоящему»? В фильме дается крайне пространный ответ: «Тело не может жить без разума». Логика здесь заключается в том, что «реальное» тело может функционировать только сообща с разумом, с ментальной вселенной, в которую каждый из нас погружен. Поэтому если вас убивают в виртуальной реальности, то смерть следует за вами и в реальный мир… Очевидного противоположного решения (вы умираете, только если погибаете в реальности) тоже недостаточно.

Загвоздка в следующем: полностью ли герой погружен в Матрицу или хотя бы подозревает о реальном положении вещей? Если верно первое предположение, то откат к состоянию Адама до грехопадения сделал бы нас бессмертными в виртуальной реальности. Следовательно, Нео, уже не полностью погруженный в виртуальную реальность, должен пережить схватку с агентом Смитом, которая происходит внутри виртуальной реальности Матрицы (раз он способен останавливать пули, он должен быть способен и нейтрализовать удары по своему телу). Это возвращает нас к окказионализму Мальбранша. Конечная Матрица гораздо ближе к окказионалистскому Богу Мальбранша, чем к Богу Беркли, который хранит мир в своем мозге.

Мальбраншу, без сомнения, лучше остальных философов удалось создать концептуальный аппарат для описания виртуальной реальности. Будучи учеником Декарта, он отбрасывает нелепую попытку последнего объяснить координацию между материальной и духовной субстанцией шишковидной железы. Но как нам объяснить эту координацию, если между душой и телом нет никакого контакта, никакой точки, через которую они могли бы оказывать воздействие друг на друга? Поскольку две системы причинности (душевная и телесная) никак не зависят друг от друга, единственная разгадка может заключаться в том, что третья, истинная Субстанция (Бог) служит связующим звеном между ними, поддерживая видимость постоянства. Когда я думаю о том, чтобы поднять руку, и моя рука поднимается, моя мысль вызывает поднятие руки не непосредственно, а лишь «окказионально». Замечая мое намерение поднять руку, Бог запускает другой, материальный механизм, который и приводит к поднятию руки.