Лана Ланитова - Евгения

– Да, Гришенька, мы уже домой идем.

Алевтина подобрала полотенца, простыни, и мокрые рубахи и пошла, словно утка, прочь от беседки. Потом оглянулась и, прислонив одну руку ко лбу, закрываясь от палящих лучей, произнесла:

– Гришенька, к обеду не опаздывай. Я заказала суп твой любимый, из белых грибов. Вчера девки первые грибы из лесу принесли. Чудо, какие крепенькие и не червивые.

Женька, подбоченись, стояла рядом с сестрой и хитро посматривала на Григория. На ее губах снова играла странная, чуть насмешливая улыбка. Григорию все время казалось, что ей известны его чувства и что она видит его насквозь. Видит и наслаждается своей женской силой. Красный ситцевый сарафан и белая блузка с кружевом сидели на ней ладно, выигрышно подчеркивая большую грудь и плавный переход к талии. Черные глаза сияли так ясно на чуть зарумяненном личике, а белая, плохо загоревшая шея так нежна, как бывает нежна и прохладна кожа после купания в реке, что Григорий снова смутился. А после собрался с мыслями и крикнул:

– Стойте! Что ты там Алевтина сказала про лес и грибы?

– Я сказала, Гриша, что грибов нам вчера набрали целую корзину. Я заплатила девушкам копеечку. Они обещали снова принести. Я насолю и насушу впрок. Элеонора Михайловна не против. Мы когда жили у батюшки…

– Ты что, ничего не знаешь? – зло перебил ее Григорий.

– Что? – Алевтина покраснела.

– Сами в лес не смейте ходить – чтобы ни ногой. Дальше усадьбы, без сопровождения, чтобы обе не ходили. Поняли? И девок в лес не посылайте.

– Почему это? – вдруг раздался голосок Женьки. – Под арестом мы что ли?

– Считайте что так. Пока вы гостите у нас, Евгения Николаевна, мы с отцом отвечаем за вашу безопасность.

– А что такое? – Женькины бровки взлетели на лоб.

– Зверье в лесу распустилось. На людей кидается. Случай несчастный был.

– Ой! – Алевтина поднесла руку к губам. – Медведь, Гриша?

– Не знаем пока. Может медведь, а может и росомаха.

– А что за зверь росомаха? – смешливо, будто издеваясь, спросила Женька.

– Ой, да кто же ее видал? – Алевтина повернулась к сестре.

– Зверь как зверь, – угрюмо отвечал Григорий. – Меньше медведя, но зубы и когти очень большие.

– Ладно, Гришенька, мы поняли, – скороговоркой отвечала Алевтина. – Сами никуда не пойдем, и девушкам деревенским скажем. Бог с ними, с грибами. Позже соберем.

– А как же быть с балаганом?

– Каким балаганом? – Григорий удивленно посмотрел на свояченицу.

– Ну, ваш же почтмейстер сказал, что в Большакове, на центральной усадьбе, в воскресенье, будет установлен балаган, и там актеры будут играть пьесу Шекспира.

– Ну и что? Пусть себе играют. Вы-то тут причем?

– Григорий Иванович, мы с Алевтиной давно собирались сходить на этот спектакль. Просто… Просто, здесь скука смертная – спи, ешь, да по саду гуляй. А теперь вот еще и гулять-то далеко нельзя.

– А вам, значит, Евгения Николаевна, для полноты и радости жизни только шутов и лицедеев не хватает?

Евгения презрительно сощурила глаза и хмыкнула.

– Гришенька, можно мы все же съездим в Большаково? – постаралась разрядить обстановку старшая сестра. – Там ведь и всего-то роща и пролесок. Нас Степан может отвезти. Откуда там-то звери? Мы же в дальний лес не пойдем.

– Причем тут Степан? – раздраженно отвечал Зотов младший. – Что Степан вас спасет, если зверюга бросится? И потом тебе, Алевтина, вообще далеко ходить нельзя. – Он помолчал с минуту, поддел носком туфли речной камешек и слегка отбросил его в сторону.

– Гришенька, я хорошо себя чувствую. И поездка эта мне не будет в тягость.

– Не знаю, я подумаю, – подытожил Григорий и, повернувшись к беседке, дал понять, что разговор окончен.

Григорий разделся и вошел в холодную воду. По телу побежали приятные мурашки. Волосы на груди встали дыбом. Григорий зашел дальше и нырнул. Крепкими гребками он поплыл вдоль берега, далеко за границы купальни.

«Господи, как хорошо-то!» – думал он, плескаясь в упругих речных струях. Над головой носились стрижи и ласточки. Противоположный берег местами был крут, и там гнездилось множество речных птиц. Вволю накупавшись, Зотов младший вышел на берег. Он был тут хозяином, а потому не остерегался, что кто-то посмеет зайти на территорию его усадьбы. Прямо голышом он упал в горячий песок, положив руки под голову. Ветерок приятно овевал мокрое тело, по смуглой спине стекали капельки воды.

«Я себя хорошо чувствую, – мысленно передразнил жену Григорий. – Так хорошо, что мужу не даешь… Зато готова скакать, чтобы какими-то фиглярами любоваться. Ба-ла-ган! Твою мать! Ну, ладно эта, блаженная, ей что ни дурно, то потешно. А моя-то куда? С пузом, да на спектакли? Вот родит, я с ней строже стану обходиться. Больно много воли себе взяла. Прав отец – нельзя баб распускать».

Он незаметно задремал, и снова в его сон прорвался образ негодной Женьки. Во сне он видел ее голую, с раскрытыми солнцу руками.

Иван Ильич к обеду не поспел, а прислал нарочного с запиской, в которой сообщил сыну, что задержится по делам Земства дня на три.

После обеда сестры и мать пошли в свои спальни, чтобы отдохнуть, пока не спадет на улице жар. Григорий навестил жену перед поездкой и чмокнул ее в теплую, примятую подушкой щеку.

– Гриша, ты когда вернешься? – сонным голосом спросила она.

– Точно не знаю, если будет поздно, то заночую в поле, в охотничьем домике. Ужинайте без меня.

– Ну, ты все-таки постарайся вернуться, – протяжно канючила она. – Я буду скучать.

– Чего вам с сестрицей скучать-то? Чай, развеселит она тебя. Она же у нас та еще хохотушка.

– Ты ее не любишь, дуся… Что плохого она тебе сделала?

– А чего мне ее любить? Пусть ее муж будущий любит. А я-то тут причем?

– А ты знаешь, у нашей Женечки есть уже жених, – радостно отозвалась Алевтина.

Григорий аж застыл, оправляя голенище изящного сапога.

– Жених? Не рано ли? Ей же еще год в институте учиться.

– Что ты, у них на курсе есть две девушки уже замужние. На занятия ездят из домов своих мужей.

– Развели богадельню! Никакой скромности.

– Ну, чего ты так? Папенька сказал, что только через год свадьбу им сыграет.

– А кто он таков?

– Ой, он очень богат. Отец его владеет кучей мануфактур в Самаре, Нижнем и Вологде. Еще где-то. Не помню точно. Что-то с тканями связано и кожей. И с продовольствием. Его зовут Леонидом. Ему уже двадцать три, но он не женат. Они познакомились с Женечкой на балу, в ее институте. Вернее, наши родители свели их вместе, ради знакомства. Наш папенька и отец Леонида – хорошие приятели и компаньоны. В сущности, все было определено еще с детства. Их еще в раннем детстве нарекли женихом и невестой. А тут они еще познакомились, и, к счастью, очень понравились друг другу. И он стал ездить к ней. Дарит дорогущие подарки, цветы. И внешне он необыкновенно хорош. И любит ее, похоже.