Жан Ануй - Дикарка

Тереза.Да что ж это, что ж это творится в здешнем доме, если даже ты стал так рассуждать? Очнись, папаша Тард, посмотри на меня! Тебе ссудили денег и дали понять, что не надо спешить с возвратом. Их с тебя не требуют, и ты по собственному почину хочешь их вернуть. Ты… ты хочешь сделать символический жест? Ты боишься прослыть жадиной?

Тард.Да, твой отец дошел до этого.

Тереза. Кто бы подумал, папаша Тард, что в глубине души ты только и ждал случая стать добропорядочным человеком?

Тард.Я всегда был порядочным. Это твоя мать оказывала на меня дурное влияние.

Тереза.Ты, который шестьдесят лот был неряхой, теперь завязываешь себе галстук по всем правилам искусства. (Рванулась к нему.) Где ты взял этот галстук? Это не твой.

Тард.Я его не брал. Это твой жених дал его мне.

Тереза. Ты его выпросил?

Тард (с искренним негодованием). За кого ты меня принимаешь? На нем был этот галстук. А я ему просто сказал: «Отличный галстук, в точности с такой же сиреневой искрой, как мой костюм». А это святая правда — можешь проверить. И тут уж не знаю, какая муха укусила твоего жениха, — только он засмеялся, снял его и дал мне. Чудак, но сердце у него золотое. (Вынимает из кармана зеркальце и, напевая, поправляет галстук.) Ля-ля-ля! Этот галстук стоит не меньше пятидесяти франков. (Прячет зеркальце и с достоинством, вновь затягивается сигарой.)

Тереза (против воли, улыбаясь). Как ты счастлив здесь…

Тард.Так счастлив, что не смею в этом признаться самому себе.

Тереза.Почему?

Тард (смиренно). Боюсь, что ты отошлешь меня домой. (Суеверно трогает деревянный подлокотник.)

Тереза.Ну, а у меня, по-твоему, счастливый вид?

Тард.У тебя? Ох, ты такая странная. Я уже давно не пытаюсь понять, когда ты довольна, а когда нет.

Тереза.Как ты думаешь, папа, если бы я ехала сюда с намерением быть счастливой, заставила бы я тебя приехать со мной?

Тард.Разве тебя не могло потянуть к радостям в кругу семьи, как других женщин, доченька?

Тереза.Не прикидывайся дурачком. Ты не так глуп. Тебя не удивляет, что я захотела взять тебя с собой? Когда, выпив на ночь последнюю рюмку коньяку, ты ложишься в свою постель с балдахином, ты не задаешь себе никаких вопросов?

Тард.Ты ведь знаешь, я не любопытен… Ты хотела, чтобы я приехал, — я приехал. И вообще, после ужина я засыпаю в два счета.

Тереза.И тебя но удивляет, что я подстрекала тебя к развязным выходкам и непристойностям?

Тард.Минутку, минутку… Не надо преувеличивать. Я не совершал никаких непристойностей.

Тереза.Совершал, папа. А мне хотелось кричать, и я до крови кусала себе губы, чтобы не расплакаться.

Тард.Черт возьми! Так почему ты мне не сказала, малышка… Знаешь, когда я в ударе, меня заносит… заносит… Я не отдаю себе отчета…

Тереза (закрыв глаза). Зачем? Я хотела, чтобы ты зашел еще дальше… Чтобы ты разделся догола на потеху окружающим. Чтобы тебе стало плохо, чтобы тебя рвало с перепою.

Тард (испуганный нарисованной картиной). Тереза! У меня волосы встают дыбом! (Подходит к ней, вдруг кричит.) Тереза, посмотри на меня!

Тереза.Ну.

Тард.Что бы сказал твой жених, если бы меня вырвало на его ковры?

Тереза.Наверное, ты, а заодно и я, твоя дочь, которая подзуживала тебя, да еще при этом хохотала, стали бы ему так противны, что он вышвырнул бы нас вон.

Тард.Ты этого добивалась? О ужас! Но ведь тогда свадьбе не бывать?

Тереза.Еще бы.

Тард (не может опомниться). Ты нарочно хотела сорвать свою свадьбу? Но почему? В конце концов, я как отец требую, чтобы ты объяснила — почему? У меня ум за разум заходит, я должен понять — почему?

Тереза (ласково). Это и в самом деле выше твоего разумения, папа…

Тард (рухнув в кресло, потрясенный). Чудовище! Я произвел на свет чудовище гордыни!

Тереза.Ты считаешь меня гордячкой?

Тард.По материнской линии вся твоя родня жалкие козявки, но в Тардах сидит неукротимая гордыня. Это ты унаследовала от меня, дочурка…

Тереза.Какое было бы счастье, папа, если бы все объяснялось только гордыней.

Тард.А что же это такое, если не гордыня? Какое еще чувство может проявляться так бурно по отношению к человеку, которого не любишь?

Тереза.Откуда ты взял, что я его не люблю?

Тард.Ты что же, думаешь, если бы ты его любила, тебе хотелось бы вселить в него отвращение к нам обоим, и ты заставляла бы родного отца блевать на его ковры?

Тереза.И однако я люблю его, папа.

Тард.Нет-нет. Никогда не поверю. Я тоже любил, дитя мое. Нет, не твою мать, а позднее, другую женщину. Ты теперь взрослая, я могу тебе в этом признаться. Это была арфистка, она некоторое время играла в нашем оркестре. Высокая, стройная…. а шику в ней было… Но я тебе клянусь, что подобные бредни никогда не пришли бы мне в голову… Хотя в известном смысле я по натуре более страстный, чем ты…

Тереза (закрыв глаза). Да, тебе не пришло бы в голову умышленно грубить, делать все назло… Изо всех сил цепляться за свой жалкий бунт…

Тард.Бунт? Какой еще бунт? Объяснись, Христа ради! Ты толкуешь мне сейчас о чем-то очень важном, но делаешь это так, чтобы я ничего понять не мог. Против кого ты бунтуешь? Послушай, дитя мое, растолкуй мне все без дураков. Я ведь знаю, что за народ влюбленные…

Тереза.Против него и против всего, что здесь на него похоже…

Тард.На него похоже? А что же это на него похоже?

Тереза.Его дом — он нарочно встречает тебя вначале так безмятежно и приветливо, чтобы потом ты острее почувствовала: этот дом не для таких, как ты. Вся мебель в доме гонит меня прочь. Когда я прохожу через гостиную одна, я бегу бегом. Каждое кресло попрекает меня за то, что я хочу втереться сюда. И все эти старые дамы на портретах!

Тард.А что, очень благородные дамы, черт возьми!

Тереза.У меня в комнате тоже висят такие портреты. И я каждый вечер прогуливаюсь перед ними в чем мать родила.

Тард.Глупое ребячество, но, впрочем, вполне безобидное.

Тереза (подходит к книгам, которые стоят на полках в глубине комнаты). И его книги, вот они — его книги. Это его друзья. Нет, хуже — сообщники! Это они говорили с ним, они сделали его таким, какой он есть; эти книги знают его лучше, чем я, а я — я совсем их не знаю и не могу с ними бороться. Но пусть я их не читала, я сразу раскусила их!..