Жан Ануй - Французская одноактная драматургия

Голос матери. Нет-нет, Лан-Мария, не ты! Я не хочу!

Мишель. Тебе стыдно за меня?

Лан-Мария. Нет, малыш, мне за тебя не стыдно. К земле толкает тебя не трусость, а ярость и бессилие, и, как ты сказал, ненависть. Ты тоже из нашей породы. Берегись же. Ненависть привязывает сильнее, чем любовь. Ты убежишь в долины, быть может, но там тебя сгложет тоска.

Голос матери. Это правда?

Мишель (неуверенно). Все гораздо серьезней. Уже давно я не верю в то, что мы, Керноа, как сторожевые псы, должны стеречь море, в то, что мы сведем с ним вечные счеты. Послушай, я все тебе скажу.

Голос матери. Послушай его, сын мой! Я тоже хочу узнать.

Лан-Мария (быстро). Нет. Оставь при себе свои мысли. Ты надеешься что-то изменить? Что? Я остаюсь. Я морской Керноа. Эта мельница — мой корабль. Когда поднимается ветер, ее суставы трещат, крылья просят парусов и вал поворачивается, как руль. И правлю им я, я, который не сдался. Я — настоящий моряк.

Голос матери. Увы!

Мишель (взволнованно). Ты моряк, Лан-Мария.

Лан-Мария (приходя в себя). Нет, я — пустое место. Мешок с костями, береговая крыса, едва годный на то, чтобы чинить сети, забрасывать которые будут другие. Как баба, я варю суп и убираю дом. Моя мать знает, что у меня не хватит сил выстоять против ветра. И умереть она не может от двойного страха: оттого, что ты забросишь пашню Керноа, и оттого, что на нее выйду я, потому что моя погибель предрешена еще до того, как парус взовьется на вершину мачты!

Голос матери. Лан-Мария, ты читаешь в моем сердце лучше меня самой. И, наверно, уже давно. У калек есть этот дар.

Мишель (прислушиваясь). Ты ничего не слышишь?

Лан-Мария. Лайды стонут. Поднимется ветер.

Мишель. Уже семнадцать дней воздух неподвижен.

Лан-Мария. Смерть близка. Она на крыльях ветра. Пойду посмотрю, что делается в небесах. И если все готово, я натяну полотна на крылья, все полотна, какие есть, и пусть улетит в небо ветряк, если его сорвет. Наша мать должна умереть, как умирают моряки, и черный оргн бури должен выть над ее кончиной. (Поднимается по каменным ступеням башни в то время, как слышен голос матери.)

Голос матери. Сын, спасибо! Но я не умру, пока не узнаю, чем все кончится. Мой сын Мишель поднял полог и смотрит на меня. Что он хочет сказать мне? Какие у него голубые глаза! Я забыла, что у него голубые глаза. Так давно не смела я поднять на него взгляда.

Мишель (нежно). Мать, ты меня слышишь? Я совсем не знал тебя. Но на ком вина? Ты никогда со мной не говорила. В этом доме никто никогда не говорил. Тебе нужно покинуть нас для того, чтобы все сразу стало понятно. Боюсь, что уже поздно.

Через дверь на переднем плане входит Гаид, испуганная, но решительная.

Гаид. Мишель!

Мишель (резко оборачивается к ней). A-а, я ждал тебя/ подлое семя сорной травы! Марилканна Керноа, когда ты держалась на ногах, эти твари не смели ступить за твой порог. А теперь, когда остались одни мужчины, они взялись за свое.

Гаид. Что я такого сделала?

Мишель. В моих глазах ты — дочь Смуглянки. Этого мало?

Гаид. Я хочу поговорить с тобой.

Мишель. Ложь! Ты тоже пришла предложить обрядить нашу мать на смертном одре?

Гаид. Нет, я пришла не ради твоей матери.

Мишель. Тогда не оставайся надолго. Ты ранишь мои глаза.

Гаид. Я уйду. Но прежде мне надо поговорить с тобой.

Мишель. Я не хочу тебя слушать.

Голос матери. Отлично! Вышвырни ее, Мишель! Потом будет поздно.

Мишель (в раздумье). Хотя нет! Скажи, раз и навсегда! Скажи, почему ты ходишь за мной, как тень? Как только я поворачиваю баркас к берегу, я уже вижу, как развеваются твои волосы в расщелине утеса. Я оборачиваюсь на узких тропинках, а ты прячешься за поворотами. Куда бы я ни шел, я слышу за собой шаги твоих босых ног. А сейчас ты осмелилась войти в дом, хотя моя мать еще не умерла. Что тебе от меня нужно?.. Да нет! Зачем бояться слов? Ты хочешь, чтобы я взял тебя в жены.

Гаид (со стоном падает на стремянку Лан-Марии). Ты знал!

Мишель. Дура несчастная! Разве можно было не понять по твоим глазам? Ты еще была девчонкой, когда я подсмотрел, как ты целуешь на веслах следы моих рук.

Гаид. Не позорь меня.

Мишель. Позор! Да знаешь ли ты, что это значит? Твоя мать никогда не знала. И тебя научить не могла.

Гаид (искренне). Не понимаю, почему ты так жесток со мною.

Мишель. Хочешь знать? Потому что ты — грех во плоти. Ты — бурлящая плоть, а для нас плоть — последняя забота. Одно твое присутствие — вызов всей нашей жизни. Стоит посмотреть на тебя — и начинаешь думать: зачем люди веками лицом к лицу сражались с морем? И гибли. Не напрасна ли эта борьба? Уходит вера. Там на охапке водорослей умирает старая женщина, из последних сил боровшаяся до конца, но даже ей изменяло мужество, когда она встречалась с тобой на одной тропе. И я в конце концов, может быть, смирился бы с тем, что написано на роду у Керноа, если бы твое лицо не виделось мне всюду: в воде и в небе. Лихорадка треплет мое тело.

Голос матери. Уже поздно.

Гаид. Мишель! Значит, у тебя в груди есть сердце!

Мишель (глухо). Берегись. Когда-нибудь я убью тебя.

Гаид (с восторгом). Когда-нибудь ты убьешь меня! Наконец! Настанет день — и твое лицо приблизится к моему. Твое дыхание коснется моих волос. Твои сильные руки сомкнутся на моей шее. А потом ты отнесешь меня на берег. Пусть я буду мертва, но тело мое прижмется к твоей груди. Ты перенесешь меня через руль, положишь на дно баркаса и бросишь в море там, где бросали всех Керноа, и я буду ждать, когда ты ко мне приедешь, в такой же высокий весенний прилив, как сегодня, да, как сегодня. Чего же ты ждешь?

Голос матери. Тварь! Тварь!

Мишель. Не подходи, женщина, сосуд греховный.

Гаид. Брани меня. Я сильнее тебя.

Мишель. Увидим… На какую добычу ты надеешься?

Гаид. Я уже тебе сказала. А теперь, когда я все знаю, я заставлю тебя страдать. И если смогу, то сделаю так, что ты будешь мучиться из-за других.

Мишель. Других? Мы одни на краю света. Мать моя в объятиях смерти, а мой брат…

Гаид. Вот именно. Твой брат.

Мишель. Лан-Мария! Зачем он тебе нужен?

Гаид разражается безумным смехом.

Голос матери. Оставь его в покое, дьявольское отродье! Я выцарапаю тебе глаза, если ты дотронешься до моего сына Лан-Марии.