Ата Каушутов - Точка зрения (Юмористические рассказы писателей Туркменистана) [сборник]

Человек в очках открыл портфель, вынул бумажку и стал перечислять:

— Да, семь баранов, пять пудов рису, пять пудов муки, полпуда топленого масла, три пуда кунжутного масла. Правильно?

— Да, как будто так… — сказал Ханкули и, поперхнувшись, опять закашлял.

— Видите ли, все так же спокойно и вежливо продолжал человек в очках, — все это принадлежит колхозу, а вовсе не Елли Одэ. Он украл это самым бессовестным образом.

— Как украл? — удивился Ханкули. — Он же мне сказал, что все это его, он сам заработал. Как же так?

— А так! Он не только это украл. Он присвоил себе немало того, что должен был раздать колхозникам по трудодням. Он, конечно, ответит за это. А сейчас разрешите взять все, что он прислал вам.

— Да берите, берите! — замахал руками Ханкули, перепугавшись, как бы и его не притянули к ответу. — На что мне ворованное!.. Только я ничего этого не знал. Честное слово!

И вместе с конюхом стал складывать в фургон все дары щедрого Елли Одэ.

Тяджгуль, бормоча себе под нос: «Ай, боже мой, какой позор!», тоже поспешно связала в платок шелковое платье, тюбетейку, шитую серебром, дорогие украшения и сунула в фургон.

Секретарь правления колхоза, человек в очках и его товарищ сели на повозку и поехали.

А конюх следом за ними погнал пять баранов.

— А где же еще два барана? — вдруг строго спросил человек в очках, посмотрев на баранов, потом на Ханкули.

«Да вот они, в казанах!.. Все еще целы…» — хотел сказать Ханкули, но постыдился и только виновато почесал переносицу.

— Так я вас, Ханкули-ага, попрошу сейчас же следом за нами прийти в правление колхоза.

А Ханкули поник, ссутулился и уныло побрел за ворота. Тяджгуль стояла у порога, смотрела ему в спину и дрожала от страха, как в лихорадке.

Ханкули вернулся уже после обеда сильно расстроенный.

— Ну как, Ханкули? — робко спросила Тяджгуль. — Все ли благополучно?

— Э! — махнул рукой Ханкули. Я всегда говорил: все эти моты — подлецы и негодяи! Кто не бережет копейку, обязательно сядет за решетку. Хорошо, что я еще выпутался…

— Ну, слава богу! — с глубоким вздохом облегчения сказала Тяджгуль. — Но где же Бахар? Куда она делась?

— Э, Бахар!.. Бахар твоя замуж вышла! — закричал Ханкули.

— Как замуж? — всплеснула руками Тяджгуль. — Что ты болтаешь?.. Как же так? Ни отцу ни матери ничего не сказала!..

— Теперь не сказываются, сами замуж выходят…

— Да за кого же?

— Да за этого… сына Акмамеда, Мурада, что недавно из армии вернулся.

— О! — вдруг вся посветлела Тяджгуль. — Ну что ж, это хорошо. Он хороший человек!

— Хороший, — заворчал Ханкули. — А я из-за него чуть не сел за решетку вместе с этим негодяем Елли. Ведь это он и Бахар все это дело подстроили.

— Как он?.. Как они?.. Ничего не понимаю! — заволновалась Тяджгуль.

— Очень просто. Поехали нынче утром в район и рассказали все про Елли прокурору, а заодно и расписались там в районе. Ну что же теперь с этими казанами делать? Наварили без толку…

Ханкули уставился на казаны с жирным пловом и задумчиво почесал затылок.

— Хуже всего то, что своих двух баранов придется отдать в колхоз. Вот что сделал с нами этот негодяй Елли!

— Ну что же, и отдай! — сказала Тяджгуль. — А что наварили не пропадет. Даже и хорошо, что наварили. Ведь надо же справить свадьбу Бахар.

— Справить! — закричал Ханкули. — Я, что ль, буду справлять своими баранами? Жених должен справлять!

— О, да он отдаст! Он не поскупится. Он любит Бахар. Я-то уж знаю! Он и стадо баранов для нее не пожалеет.

— Ну?.. Разве он такой? — удивился Ханкули. — Тогда я сейчас отведу двух баранов в правление…

Он вошел в хлев, долго приглядывался к баранам, наконец выбрал двух самых тощих и погнал за ворота.

У Нязик-эдже сломался кетмень. Нязик-эдже работала в поле, когда случилась с ней эта беда, и она сказала другим колхозницам:

— Побегу к Баллы-мулле, надо поскорее починить кетмень.

Она вышла на дорогу и зашагала к аулу.

«Чтоб ему пусто было! — думала добрая Нязик-эдже, все ускоряя и ускоряя шаг, и мысль эта относилась не к кому другому, как к тому самому Баллы-мулле, к дому которого сейчас лежал ее путь. — Хуже нет обращаться к нему за каким-нибудь делом. Станешь просить, чтобы поскорее сделал, а он в ответ наплетет кучу всякого вздора, а потом скажет: «К чему такая спешка, почтенная Нязик-эдже? Я завален заказами, голубушка. Приходи завтра». Ему все равно, а я без этого кетменя как без рук: он такой легкий, с ним работа лучше спорится».

Нязик-эдже углубилась в свои думы и не заметила шедшего ей навстречу соседа Куллы, а когда тот ее окликнул, вздрогнула и остановилась, как вкопанная.

— Так это ты, Нязик-эдже! А я смотрю, кто это пыль подымает… Все — в поле, а ты — с поля? Что случилось?

— Ах, Куллы-джан, кетмень у меня сломался. Иду к Баллы-мулле и, знаешь, ума не приложу, как уговорить его поскорее починить мой кетмень.

Куллы достал папироску, закурил.

— Зачем же его уговаривать? — сказал он, выпуская клубы дыма. — На то он и кузнец, чтобы чинить.

— Да ведь как на него найдет, а то вон что с кетменем моей дочки было — четыре дня продержал его Баллы-мулла.

— Бывает, что и враз починит, — многозначительно сказал Куллы.

— Ах, Куллы-джан, — пропела Нязик-эдже, сразу смекнув, что Куллы хочет подать ей добрый совет. — Посоветуй, пожалуйста, как бы мне его уломать. Это верно, что иной раз он быстро делает. Как видно, нет у меня к нему подхода.

Куллы рассмеялся.

— Неужто ты до сих пор не раскусила этого святошу? — спросил он. — Научить тебя, как нужно с ним разговаривать?

— Научи, Куллы-джан, будь так добр, научи, — сказала Нязик-эдже и даже подошла поближе.

— Ну, слушай, — сказал Куллы. — Ты сначала попроси его попросту: почини, дескать, мой кетмень. Если же он начнет отлынивать, ты действуй по такому плану: прежде всего похвали его искусство, затем побрани его жену и, наконец, заведи с ним разговор о какой-нибудь пригожей девушке из нашего аула — увидишь, он сразу растает и живехонько отремонтирует твой кетмень. У этого богобоязненного человека далеко не одни молитвы на уме.

Нязик-эдже увидела, что ей просто повезло. Сама удача послала ей навстречу Куллы. И верно: никто у нас в ту пору не раскусил по-настоящему этого кузнеца, который корчил из себя степенного и доброжелательного отца семейства, набожного и богобоязненного, а сам совсем не то держал в мыслях. Потом-то все узнали, что он был человеком себе на уме. Но хитрый и проницательный Куллы сумел раньше других распознать кузнеца и проникнуть в его сокровенные мечты. Для него было не секрет, что последнее время Баллы-мулла страшно о себе возомнил, стал тяготиться своей женой, с которой прожил немало лет, и начал поглядывать своими кабаньими глазками на молоденьких и хорошеньких девушек нашего аула.