Джин Ву - Алый дворец

Умэй закончила с отчетами и впала в ступор на некоторое время. Ей на голову будто взвалили с десяток мешков камней. Положение Дворца было таким плачевным, что она не знала, за что хвататься. Но, сидя на месте, проблемы не решить. Умэй заставила себя подняться и пойти исполнять свои обязанности.

Самое южное здание, отводившееся под прислугу, оставалось единственным живым уголком в усадьбе. Все, кто остался верен семье Шань после того, как ее заклеймили предательством императорской фамилии, и все, кому некуда больше было идти, собрались здесь. Белые изможденные привидения с потухшими лицами. Увидев Умэй, они бросились к ней. Все хотели коснуться ее, заговорить с ней. Они твердили «молодая госпожа, молодая госпожа, вы вернулись, с возвращением, молодая госпожа». Эти люди с несмываемой печатью усталости на лицах походили на потерявшихся детей, которых наконец-то нашла их мать. Цинхэ стоял чуть в стороне, бесконечно счастливый и довольный. А Умэй кричала внутри. Почему эти люди так тянутся к ней, когда она годы проводит вдали? Чэнь Цинхэ рядом с ними изо дня в день на протяжении многих лет, кормит их, ведет, как пастух свое стадо, следит за поместьем. Так почему сейчас он в стороне, всеми забытый? Что в головах этих людей?

Умэй посмотрела поверх голов на Цинхэ. Тревога, внезапно отразившаяся на его лице, насторожила ее. Он косился в сторону закрытых наглухо покоев и нервно сжимал ткань своих длинных рукавов.

Ужин проходил в главном доме, там, где когда-то собирались за трапезой все домочадцы. У главного стола, где когда-то сидел господин Шань, отец семейства, Цинхэ хотел усадить Умэй. Но она наотрез отказалась занимать это место. Оно осталось пустующим. Умэй смотрела туда, и еда застревала у нее в горле. Лучше бы этот стол убрали, но это было бы преступлением и оскорблением памяти ее отца.

Цинхэ сел за стол последним. Он следил, чтобы всем досталась положенная порция, подавал чаши старым и немощным, помогал им взять палочки. Умэй наблюдала за ним, поражаясь его терпению. Она жизнь положила в ноги императору, чтобы сохранить свой дом и жизни этих людей. Но она не смогла бы класть ее к ногам этих людей изо дня в день, как это легко и с улыбкой делал Цинхэ. Слабые люди не вызывали в ней сочувствия, и уж тем более любви.

Она почти доела свой клейкий рис, когда заметила, что Цинхэ торопливо покончил со своей порцией, поднялся из-за стола и вынес из зала сверток с едой. Теперь Умэй окончательно убедилась, что он прячет от нее кого-то.

Уже стемнело, когда Цинхэ развел всех жителей усадьбы по спальням. Умэй дождалась его снаружи, на дуговом мосту у голого сухого дуба. В прежние времена случалось, что летом он одевался бледной редкой листвой. Теперь же он был так же мертв, как и усадьба.

– Спасибо тебе. За все. – сказала Умэй, когда Цинхэ приблизился. Он держал руки сложенными на три цуня выше дяньтяня 42 42 Место накопления жизненных сил, чуть ниже пупка , одевался в простые закрытые одежды серого цвета, и выглядел, как благопристойный монах. – Ты знаешь, как я тебе благодарна.

Цинхэ смущенно улыбнулся и потупился.

– Ты не должна…

– Кому ты носил еду?

Цинхэ испуганно уставился на Умэй, будто она поймала его на мелкой пакости.

– Я… не могу сказать. – он порывисто шагнул к ней, заглянул в глаза и с жаром заверил: – Но Умэй… ты же знаешь, что я никогда не сделаю ничего против тебя?

– Я знаю. Всего лишь хочу помочь.

Цинхэ рассмеялся.

– Все в порядке. Это не тяготит меня.

Умэй не стала больше спрашивать его ни о чем. Он делал для нее достаточно, чтобы иметь право на тайны.

Она замялась, подбирая слова, но решила все же сказать прямо:

– Нам нужно уехать.

– Нам? – Цинхэ не спрашивал, зачем. Он не ставил ее слова под сомнение, лишь уточнил то, что казалось ему невозможным: кто же будет следить за Дворцом?

– Да. Я прочитала все записи – долго мы так не продержимся. Принести императору голову Мо Сюэшоу – наш единственный шанс. На жизнь этого… человека мы купим свою свободу.

– Но Умэй! Мы сможем заработать денег, кочевники отошли от границ, деревни восстановлены. Скоро все…

– Не сможем. Проверки из столицы сживут нас со свету. Увидев, что дела во Дворце идут лучше, они будут драть с нас больше, и не остановятся, пока не высосут все. Мы проведем выборы Старейшин, но выберем не трех, а сразу шестерых. Это сделаешь ты. Тебе лучше известно, кто из адептов справится.

– Ты уверена, что хочешь?..

– Я не настолько самоуверенна, чтобы в одиночку гоняться за мастером темных искусств, уничтожившим уже три Дворца. Но во всем этом мире верить я могу только тебе.

Цинхэ был глубоко тронут этими словами. Глаза его увлажнились. Он попытался ответить, но, как всегда, когда он волновался, начал заикаться и бормотать что-то невнятное. Что в юношестве, что сейчас. Хоть что-то в этом мире остается неизменным.

Умэй не могла остаться дома надолго, поэтому следующим утром сразу взялась за дело. Она отдраила кабинет отца, привела в порядок спальни в женской части усадьбы и отмыла несколько коридоров. Ей приходилось делать это, пока никто не видит, в противном случае кто-то из прислуги бросался на нее, норовя отобрать тряпку и сделать работу за нее. Но одного желания было недостаточно. В поместье из прислуги остались лишь старожилы, прожившие в поместье всю свою жизнь. Они едва переставляли ноги, не говоря уже о возможности следить за порядком во всей усадьбе. Умэй хотела сделать для дома так много, как только могла, пока ей снова не пришлось уехать надолго.

Ночь была самым мучительным временем суток для Умэй. Она не страдала кошмарами, но сон ее был неспокойным и сбивчивым. Случалось, что она не могла уснуть до самого утра, или погружалась и вновь выныривала из сна, как борющийся со стихией утопающий.

На третью ночь в усадьбе Умэй лежала в своей постели, глядя в потолок и слушая завывание ветра и скрежет старых сухих ветвей деревьев из сада. День выдался тяжелым, но уставшее тело никак не погружалось в сон. Промаявшись так почти до рассвета, Умэй не выдержала.

Она поднялась и вышла на улицу. Как раз вовремя, чтобы столкнуться с тем, кому тоже не спалось этой безлунной ночью.

Умэй замерла, пораженная. Это сухое надменное лицо она не рассчитывала больше увидеть в этой жизни. В основном потому, что при последней встрече его обладательница всадила в нее стрелу.

Чжэнь Бэйюй 43 43 真悲雨. 真 – настоящий, подлинный. 悲雨 – «скорбящий дождь» изменилась за прошедшие годы. Вытянулась и будто иссохла, а ее крючковатая осанка выглядела болезненно. Руки были сложены в благопристойном положении, тонкий подбородок нахально вздернут. Лицо ее, испорченное излюбленными ею белилами, выглядело на несколько лет старше, чем его хозяйка. Изгиб губ стал еще более истеричным, скулы заострились, а взгляд стал еще нахальнее.