Дмитрий Смирнов - Кузнецова и лучики добра

Полежать и лишний раз подумать – самый эффективный способ существования для дракона. И не только подумать. Поязвить, например. Пошутить. Поиграть – но только если в голове. Опять-таки философские концепции всякие. Поболтать, пусть даже с людьми, хотя после пяти минут это скучно. Развлекать-то себя чем-то надо. Поэтому, кстати, драконы и считались источником мудрости: слишком маленькая голова. У людей наоборот. Голова большая. Думать – накладно. Жрать – хочется. Бегать и мечом махать – самое оно. Впрочем, ладно…

И пошёл рыцарь домой голым. Дополз кустами да оврагами до поместья, прикрываясь драконьей головой. Пострадало только самолюбие, поэтому всё быстро улеглось. Даже эти пятьдесят голов на пожар списали. Не было никакого дракона, показалось. Дракона же наш господин надысь победил. Вон же голова на шесте, глаза протри, холоп. А кто слухи распускает – того на кол.

Дон снова замолчал.

– А потом? – поторопила Рина.

– Ну и, конечно, свадьбу сыграли, и даже как-то жили вместе худо-бедно… То есть богато и счастливо, по-людски так. Всем хорошо, и дракону мороки меньше.

– А потом?

Дон сделал вид, что заметил вопрос только сейчас.

– А потом суеты от людей стало слишком много, и драконы вымерли.

Дон проснулся за полдень.

За окном щебетали птицы и переговаривались два голоса. Первый был мужским, звучал увесисто и невзрачно, как старый сундук, пустой, но всё равно тяжёлый. Второй напоминал нежное постукивание ногтем по фарфоровой чашке и был женским или детским.

Дон сладко потянулся. Тело отозвалось приятной негой – такой, какая бывает, когда выспался на несколько дней вперёд. Минут пять он полежал, прислушиваясь к голосам за окном, но слов разобрать было нельзя: «Бубубун, будудун!» – «Юнк-юнк».

– Ладно! – сказал Дон вслух, спрыгивая с полатей на деревянный пол.

В центре комнаты находилась печь шарообразной формы, опоясанная круглым столом, как Сатурн кольцами. Стены сверху донизу были заставлены стеллажами и полками, отчего создавалось ощущение, что находишься в шкафу, вывернутом наизнанку.

Сев за кулинарную секцию стола, Дон размолол в чугунной ступке крупные чёрные семена, засыпал их в медную ёмкость с длинной ручкой в форме змеи, залил водой и поставил на печь.

«Брум-бум-ум?» – «Ня-ня-ня», – продолжали голоса на улице.

К тому времени, как напиток был готов, в дверь постучали.

– Войдите! – крикнул хозяин, разливая кофе по двум кружкам.

В комнате появился заветренный, как пряник, мужчина лет пятидесяти и на мгновение пропал, разглядывая всё вокруг.

– Внутри она меньше, чем снаружи, – сказал он с удивлением.

– Банан большой, а кожура ещё больше, – парировал Дон.

– Что?

– Что?

– Моя маленькая девочка больна… – После долгой неловкой паузы незнакомец решил перейти к делу.

– Девочка?

– Да. Она не в себе.

– А где она?

– На улице.

Дон привстал и выглянул в окошко.

– Знаете, не такая уж она и маленькая.

– Да?

– Но и не мальчик.

– Не мальчик.

Дон жестом указал сначала на кружку, а потом на диван в углу. Гость сел, но к неведомому напитку отнёсся настороженно и пробовать не стал, чем вызвал досаду хозяина, которая, впрочем, никак не отразилась на его лице. Кофе в запасах оставалось так мало, что каждая ложечка была на вес золота, но откуда посетителю знать ценность напитка?

Немного расслабившись, мужчина попробовал излить душу:

– Люди приличные в деревне живут, а не в лесу. Но я вынужден, понимаете? Скрепя сердце… Дальше и терпеть нельзя! Не чахотка же, да и не болезнь вовсе. Хотя, конечно, девочка вянет. Но она с детства такая. Ну, не болезная, а такая… не мальчик. Пацана понятно, куда пристроить – подмастерьем, а девочек надо беречь от всякого. Особенного от этого вот! – Он неопределённо махнул рукой в воздухе, словно указывая одновременно на содержимое всех стеллажей.

Гость, оказавшийся кузнецом из деревни неподалёку, не был мастером разговорного жанра.

– Можно я буду называть вас «мистер Смит»? – тут же обрадовался Дон. – В… эм-м-м… номенклатурных целях.

Кузнец охотно согласился, словно и не желал раскрывать своего настоящего имени. Жена Смита умерла при родах, и на этом его знакомство с женщинами по большей части закончилось, и что делать с девочкой, он не знал. Проблема же имела явно бабскую природу, хотя бы потому, что у себя Смит ничего подобного никогда не наблюдал.

– Так что же всё-таки не так? – спросил Дон.

– Она плохо спит. От этого, конечно, не умирают. Да ведь, не умирают?

– Я не знаю. Насколько плохо?

– Ужасно. Вскакивает, стонет и не может заснуть. Потом засыпает – и опять. И так всю ночь. Травы не помогают.

– А что ей снится?

– Я не знаю… Кошмары, – махнул рукой Смит. – Днём ходит бледная. Иногда её тошнит. Несколько раз теряла сознание. Лекари говорят, что здорова, либо болезнь им неизвестна, если это вообще недуг. Насколько всё опасно, не знают, но слабость же, да? Потеряет сознание – и опа головой! И ещё болтают, что в таких делах только вы можете ей помочь.

– Кто конкретно болтает, простите? – удивился Дон.

– Болтают, – повторил, неопределённо разведя руками, Смит.

– И вы согласны нанять меня?

– Если правда сдюжите – согласен.

– А если нет?

– Тогда нет.

– В любом случае вы рассчитываете на мои услуги?

– Да.

– Хорошо, а цену знаете? – поинтересовался Дон и увидел, как кузнец меняется в лице.

Рина стояла на поляне возле избушки и ждала, когда «мужчины поговорят», по выражению папы. Она могла бы найти дорогу сама, но отец решил проводить её, собираясь в путь так, как будто эти проводы – последние.

Оставленная без присмотра, Рина тут же расползлась вниманием по поляне, перепрыгивая с одного предмета на другой. Травинка. Если неаккуратно взять и быстро дёрнуть – можно порезаться. Листик на земле. Красный. Почему одни желтеют, а другие краснеют? О, гусеница ползёт. Пушистая. Интересно, щекочут ли гусеницы друг друга? Корень дерева. Ствол. Ветка. Листик на ветке. Красный листик на ветке.

Взгляд вернулся к строению, которое Рина успела рассмотреть украдкой во время разговора с отцом. Это был почти обычный деревянный дом, не считая одной странности: он стоял на каменном основании, слишком высоком, чтобы быть фундаментом, – футов пять, но слишком низком и без окон, чтобы быть первым этажом.

Надземный погреб? Предосторожность против потопа… в лесу? Остатки старой башни? Хорошо подогнано к избушке, хотя камень не выглядит новым. По булыжнику вообще можно определить его возраст?

Рина зажмурила один глаз, всматриваясь в совершенно обычный валун. Тысяча лет – это кто, подросток? От какого момента считать рождение? Ну конечно же, раствор. Камням не угадать, сколько лет, а вот скрепили их вместе – Рина с видом знатока стала рассматривать стыки между булыжниками – когда? Непонятно.