Сильвия Лайм - Умоляй, ведьма. Часть 2

– Какого дракона, Хьельгвирана? Если я влюблюсь вновь, с твоей Искрой в груди я сгорю! Более дурацкого совета ты дать мне не могла, клянусь своими проклятыми перьями!

Он стиснул зубы, глядя на кончики пальцев, ногти на которых уже начинали поблескивать медью.

Утро было все ближе.

Затем он вновь посмотрел на горгулью и понял, что та ему уже не ответит. Она снова обратилась в камень. И хотя колдун и знал, что дух демона Огня наверняка где-то неподалеку, было ясно, что она вряд ли вернется. Хьельгвирана всегда была очень гордой горгульей.

И, как и все женщины, любила оставлять за собой последнее слово.

– Вот же… – прошипел Дрейгон, сжимая ладонь в кулак.

Ногти чуть впились в кожу, но колдун не обратил внимания. Он ужасно злился.

На Хьельгвирану – за то, что дает какие-то детские и наивные советы.

На Искру Огня у себя в груди – за то, что она слишком нужна ему.

На себя – за то, что так долго не может найти способ освободиться от всех оков.

Как слабак…

Однажды он уже позволил себе слабость. Одна ошибка – и он проиграл, едва не погибнув.

Теперь следовало найти выход из всех ловушек, в которые он угодил по воле Рока. Это было непросто! А старая подруга не пожелала предложить ему ничего лучшего, чем сгореть.

Влюбиться! Он должен влюбиться!

И в кого, интересно? Может быть, в недоведьму, которая имела наглость привязать его кровавым договором?

Дрейгон снова материализовал в воздухе призрачную цепочку, связывающую его с Мартеллой Довилье, и проследил взглядом ее конец, уходящий за шторы.

И если Хьельгвирана не подразумевала себя в качестве любовной цели, то, судя по всему, она имела в виду именно Мартеллу.

– Даже если бы я вдруг решил влюбиться и сгореть заживо, эту недоведьму выбрал бы в последнюю очередь, – бросил он сквозь зубы, сжав цепь рукой.

Впрочем… хотя брови и сошлись на переносице, привычной злости в его словах не было.

А затем его лицо вдруг озарилось какой-то мрачной мыслью, губы изогнулись в усмешке. Он резко развернулся и двинулся прочь с балкона, направляясь в одну из своих комнат. А именно – ту, которая делила стену с покоями Мартеллы.

Почти во всю ширину стены расположился высокий, до самого потолка, деревянный шкаф, инкрустированный малахитом. В нем было не меньше пяти дверей, десятка ящичков и столько же ниш, заполненных книгами и свитками.

Дрейгон невозмутимо подошел к одной из дверей, провел рукой вдоль замка, и в тот же миг щели изнутри шкафа полыхнули зеленью. Тут же из ниоткуда появился темный проход, внутрь которого и вошел хозяин замка, а через мгновение точно такой же шкаф открылся со стороны покоев его гостьи…

Мартеллы Довилье… неинициированной ведьмы, которая в это время находилась в ванной и понятия не имела, что в ее комнате появился кое-кто чужой.

Дрейгон не спеша прошелся по комнате, расположение и убранство которой знал наизусть, невозмутимо осмотрелся по сторонам в поисках своей «хозяйки», ничуть не беспокоясь о том, что, скорее всего, смутил бы бедняжку неожиданным появлением.

Впрочем, колдун чувствовал, что именно в этой комнате Мартеллы нет. Цепь, которая связывала их невидимой, но крепкой нитью, подсказывала ему почти в точности то место, где находится девушка. Более того, даже иногда он мог чувствовать по этой цепи ее собственные эмоции.

Это было странно. Нечто новое для Антрацитового принца – так глубоко проникать в чужое сердце. Впрочем, колдун не сказал бы, что его это тяготило. Когда собственных чувств почти не осталось, очень интересно ощутить хотя бы чужие.

Дрейгон не признавался в этом самому себе, но ему нравилась эта связь. Благодаря ей он впервые за пятнадцать лет ощутил себя по-настоящему живым.

Не иссушенным почти до основания куском дерева, который вечность не касался корнями ни плодородной земли, ни прохладной воды.

Рядом с Мартеллой, которая никогда не скупилась на ответные эмоции, в черной пустыне Дрейгона Ранвидаль впервые за полтора десятилетия шел дождь.

Впрочем, это не мешало колдуну нарочно бесить девушку, злить ее и выводить из себя. А может, как раз это ему и нравилось – ведь тогда он еще ярче чувствовал .

Ну и нельзя забывать о том, что ему было тяжело простить факт собственного рабского положения. Пусть Дрейгон прекрасно знал, что у Мартеллы ее первое в жизни настоящее колдовство получилось совершенно случайно и фактически она вообще слабо понимала, что делает, он, как строгий учитель, считал, что нерадивых учеников следует хорошенько наказывать.

Особенно если наказывать так интересно…

Неторопливо подойдя к ванной комнате, Антрацитовый принц замер. Он опустил голову, прислушиваясь к тому, что творилось внутри помещения.

Внутри него самого…

А затем просто взялся за ручку двери и дернул на себя.

Ванная комната обдала его потоком теплого воздуха, и Дрейгон шагнул внутрь.

Где-то поблизости из медного крана, инкрустированного аметистами, текла тонкая струйка воды. На полу лежало полотенце для ног, приготовленное, чтобы вылезти из купальни, а в теплой воде, положив голову на специальный подголовник, спала Мартелла Довилье.

Обнаженная.

Дрейгон замер рядом с купальней, слегка сдвинув брови. Мягкий пушистый пар поднимался от воды, которая не успела остыть, свет магических кристаллов, активированных прикосновением девушки, падал на ее молочно-белую кожу, играл разноцветными бликами, преломляясь от водной ряби.

Колдун опустился на корточки возле девушки, а затем и вовсе уперся коленями в пол.

– Глупая, – бросил он беззлобно, почему-то не чувствуя ни капли привычного раздражения.

Того самого, которое было его постоянным спутником очень-очень-очень много лет. Того, которое уже, кажется, и было самим Дрейгоном из рода Ранвидаль.

Он опустил руки в воду, нисколько не переживая о том, что его шелковая рубашка намокла, и осторожно поднял Мартеллу.

Мокрая девушка, с которой водопадом стекали капли воды, была значительно тяжелее обычного, но Дрейгон не чувствовал ее веса. А ведьма от его действий и не подумала просыпаться.

Колдун даже сперва решил из вредности разбудить ее. Было бы неплохо насладиться тем, как она краснеет, сгорает со стыда. Послушать, как она возмущенно кричит на него, злится и… нервничает. Посмотреть, как загораются ее щеки и глаза, как она невзначай кусает губы, незаметно сжимает пальчики и морщит брови, не зная, куда себя деть от смущения.

Честно говоря, это было просто восхитительно. Стоило ему вспомнить ее лицо, когда она увидела его – обнаженного мужчину – всего пару часов назад, как это мгновенно окупало собой все глупости, которые он был вынужден терпеть от нее в образе ворона. Признаться, он даже готов был простить ей собственное пленение, лишь бы каждый день доводить ее до этого состояния.