Эдуард Мухутдинов - Мечи Эглотаура. Книга 1

В пакете было приглашение на королевский прием. Ни больше, ни меньше. Кахтугейнис сдержал слово. Но только наполовину, так как приглашение оказалось одно, именное. Для Хорса Потерявшего Память. Для Жули и Бдрыща — нет.

Прием назначался на три часа дня. Поскрипев зубами, я все-таки велел себе избавиться от головной боли. Потом начал соображать, сколько же сейчас времени. Через несколько мгновений понял, что это бесполезно, и открыл дверь, собираясь крикнуть хозяина. Однако он еще был тут. Я спросил его о времени и едва не начал рвать на себе волосы, услышав ответ. Почти два часа пополудни. Едва ли успею привести себя в порядок и успеть во дворец. А ведь еще искать, где он находится!

Впрочем, проблемы решились просто. Идти я решил так, как есть — все равно больше ничего нет. Ждать Жулю уже не имело смысла: как я ни жалел, что, скорее всего, пойду на прием без нее, не пойти сам не мог, — королевское приглашение просто так не игнорируют.

Заплатив хозяину за постой и пообещав при случае заглянуть еще, я собственноручно вывел Пахтана из стойла, причем обнаружил, что Халы там уже нету. Оставалось только недоумевать, куда подевалась Жуля. Сразу почему-то вспомнились ее горькие слезы и грустные слова о расставании…

У меня похолодело в груди. Неужели… Нет, не может быть. Я бросился обратно.

Припертый к стенке хозяин признался, что девушка рано утром собралась, забрала лошадь и уехала, никому не сказав ни единого слова. Причем глаза были на мокром месте. Однако решимость и отчаяние подгоняли ее куда-то, куда, видимо, совершенно не хотелось попасть.

Отпустив хозяина, я тяжело задумался. Что все это могло значить? Жуля была пылкой, страстной, любящей, ответственной девочкой, но только тогда, когда ни от кого не зависела ни сама, ни кто-то другой не зависел от нее. Как только пришло время вернуться под родительский кров, вся ответственность сразу пропала. Она побоялась представить отцу, наверное — богатому купцу, такого безродного бродягу, как я. Да еще и с нагрузкой в виде слабоумного амбала. Любовь? Что бы ни утверждали разные проходимцы, все это вилами на воде написано. Пока великие деяния мои свелись к полному разгрому произведения искусства, которым являлся экзаменационный зал Академии, да нескольких придорожных трактиров…

Видимо, так. Вряд ли ее снова похитили — в городе едва ли не военное положение, и никто не смог бы стянуть даже пирожок у лоточника, не то что девицу из гостиницы. Да и хозяин подтвердил, что она уехала сама.

Поэтому, скрепив сердце, которое все равно обливалось кровью, я оседлал Пахтана, ревниво косящегося на меня, забрался в седло и поехал на прием. Дуболому строго велел дожидаться здесь — не хватало сканадалов, и от себя-то не знаешь, чего ждать. Дорогу указали прохожие, попутно порекомендовав обратить внимание на те-то и те-то достопримечательности… поняли, что я приезжий. Но не до них было! Все мысли занимала Жуля. И только когда гвардейцы остановили Пахтана за уздцы, я очнулся от тяжелых мыслей, увидел, что приехал и решил отложить переживания на потом.

По широкой длинной лестнице я поднялся, сопровождаемый подозрительными взглядами стражи, через три ступеньки понатыканной по краям. Но вид был надменный и высокомерный, и никто не попытался меня остановить. Впрочем, я и не представлял, что бы сказать им. Разве что грамоту показать.

А почему, собственно, я должен чувствовать себя не в своей тарелке? Чем я хуже всех них — аристократов и дворян? Не то ли еще нынче ночью доказывал Кахтугейнису? Так в чем же дело? Вперед!..

Герольд с некоторым недоумением разглядывал меня. Ну да, одет я не столь пышно, как прочие гости, так ведь то — аристократы всякие, вельможи. Им по статусу положено. А тут всего лишь какой-то непонятный тип, недавно потерявший все воспоминания. Куда там до драгоценностей и бархата! Спасибо, что вообще не в тряпье пришел.

— Как представить? — спросил глашатай.

— Хм-м… Скажи так: Хорс Мемраластест, странник в поисках истины.

— Менестрель? Ну так тебе не сюда, для отродья есть служебный вход…

— Я приглашен. И не зови меня отродьем, могу обидеться.

Герольд презрительно фыркнул. Черт, как надоели мне все эти многозначительные пренебрежительные жесты. Ведь потом каются, что не подумали.

— И кем же ты приглашен, менестрель?

— И я не менестрель. Вот билет.

Я протянул картонку. Герольд двумя пальцами взял ее, будто боялся запачкаться, бросил взгляд… Второй. Впился глазами в иероглифы по краям листка и поднял потрясенный взор. Впрочем, он быстро овладел собой. Почтительно отступив, герольд сделал шаг в зал.

— Хорс Мемраластест, Странник В Поисках Истины. — Именно так он сказал, каждое слово звучало увесисто, будто являлось солидным княжеским титулом. Сквозь неприязнь к недалекости этого человека я почувствовал уважение к его профессионализму.

Стражники расступились. Я вошел. Осмотрелся. Толпа.

Люди как люди. Только пороскошнее да поглупее. Есть хитрые и жестокие лица, есть наивные и простодушные; впрочем, немного — такие при дворе долго не выдерживают. Лица властные, угодливые, порочные, сытые, благодушные и фальшивые — то есть лицемерные. Умные, талантливые, осененные печатью божественного происхождения, а также низвергнутые этой печатью с небес; печальные и задумчивые, равнодушные, безразличные, тоскливые, скучающие; красивые, уродливые и непонятно какие; наконец, непроницаемые. Все о чем-то беседуют. Похоже, давно — разделились на кучки, каждая обсуждает свои проблемы. Я неторопливо пошел по зале, мимоходом прислушиваясь к разговорам; ничего интересного, впрочем. Чувствовались заинтересованные взгляды, еще бы — незнакомый человек, ведь при дворе все давно должны друг друга знать, постоянно общаются. Новые, конечно, появляются, это всегда интересно, но через несколько дней он становятся такими же знакомыми и скучными, как и прочие.

Я ощутил эти мысли словно свои и даже поверил, что они мои. Но потом понял, что нечто подобное уже было — во сне, когда якобы беседовал со зданием. От того сна, кроме интересной гипотезы о вестнике, осталось одно неплохое умение — понимать, что ты думаешь сам, а что тебе пытаются внушить или мысленно передать другие. Я невзначай огляделся. Вроде бы никто не глядел слишком пристально. Похоже, просто я улавливаю мысли нескольких людей сразу. Будь человек один, так бы не получилось; но если сразу три или четыре думают об одном и том же, то кто-то с повышенной чувствительностью — я, например — может прочесть их ненаправленные мысли.

— О, вы давно приехали? — защебетала миловидная девушка, преграждая мне дорогу. Ростом она была почти с меня, то есть — довольно высокой. Я пригляделся. Красива. Бархатная кожа, легкий румянец, что так идет молодым, пушистые ресницы, тонкие брови, правильный нос, четко очерченные губы, лишь тронутые помадой, в противоположность некоторым дамам с этой тусовки, с которых помада аж сыпется. Золотистые волосы, необычные, изумрудного оттенка глаза, в которых помимо искреннего интереса явно присутствует острый ум. Как там говорил Ровуд? Красивая женщина обычно дура. Если женщина и красива, и умна, то она стерва. А если не стерва, то — не женщина. Просто ангел спустился с небес и дурит головы смертным… Или это не Ровуд говорил? Хм. Неважно. Девушка явно и красива, и умна. А вот насчет стервозности… Надеюсь, этого узнавать не придется, у меня ведь есть Жуля. Была… — Я здесь вас раньше не встречала.