Светлана Багдерина - Универсальное оружие

— А-а… это… — понимающе улыбнулся Агафон. — Это я мигом! Это у меня как раз!..

Не мешкая больше ни мгновения, он вытянул из рукава маленький обрывок пергамента, встал в позицию мага номер один и бойко затараторил слова заклинания.

— Что это за?!.. — только и успел воскликнуть опешивший магистр Жюльен, как воздух ожил у него под ногами и со скоростью смерча на допинге взметнулся вихрем под потолок, прихватив с собой статуэтки, мышей, пыль, мусор, мелочь из карманов, шейный платок хозяина лавки, табуретку, корзины — и оставшегося восьмихвата.

Контрзаклинание магистра захлебнулось пригоршней песка на втором слоге. Впрочем, ударившись несколько раз о балки перекрытия, вихрь рассеялся сам, осыпав его и Агафона беглыми анинэцкэ, обломками табурета, битым хрусталем, изумленными мышами и остальной добычей, что удалось за несколько секунд захватить в радиусе трех метров. Освобожденный от своих шнуров и от поддерживающей силы вихря, восьмихват грохнулся ему на плечи, повергая под ноги исступленно чихавшему и плевавшемуся старику.

— Кабуча!!! — с последней пригоршней пыли изрыгнул страшное магическое ругательство Броше.

Но чувствуя, что не выразил этим и тысячной доли кипевшего у него в возмущенном разуме, маг яростно взмахнул кулаками и проревел дилетантские, но куда более полно демонстрировавшие его отношение:

— Идиот!!! Кретин!!! Дебил!!! Болван!!! Недоумок!!! Какого лешего?!

Не совсем понимая, риторический это был вопрос или экзистенциальный, студиозус горестно воззвал то ли к волшебнику, то ли к справедливости, похоже, тоже, взявшей этим утром отпуск на две недели:

— Но я ж как лучше хотел! Это заклинание мы учили недавно! Оно подходило! Знаменатель…сумма… разность… частное… Произведение! Произведение крайне бережного удаления пыли из замкнутого пространства неопределенного объема! И я его даже сдал! Почти!..

Почти убежденный в том, что «почти» не считается, он покосился на руководителя своей так энергично начавшейся практики — и зажмурился. Весь вид магистра Броше говорил о том, что еще слово — и из замкнутого пространства будет произведено крайне не бережное удаление студента первого курса. Возможно, через окно — без предварительного открывания.

— Неопределенного!.. Неопределенного!!!.. — прорычал сквозь зубы чародей и вскинул руки, выплетая пассы.

Студент панически зажмурился в предчувствии, которое его не обмануло. Что-то огрело его по голове раз — мягко, другой — звонко, и третий — с глухим тяжелым стуком.

— Ай!..

— Так вот! Пока не определишься, — зловеще проговорил Броше, склоняясь как гриф над распростертым подшефным, — твоим орудием труда в моей лавке будет веник, совок и ведро! И если ты за эти две недели еще хотя бы раз применишь здесь магию…

— Но мне не засчитают практику!.. — только теперь до конца осознав, насколько его не обмануло предчувствие, взвыл Агафон.

— Ты не представляешь, как меня это огорчит, — не удержался от плотоядной ухмылки волшебник.

Видя, что Броше на жалость не возьмешь, Агафон прибег к новому-старому аргументу:

— …А вас лишат лица… лицей…

— Лучше быть магом с лавкой, но без лица… лицей… лицензии, тьфу ты, чтоб тебя!.. чем наоборот! — пылко притопнул чародей. — И вообще, я не понял, чего ты тут разлегся! Если ты не передумал оставаться — лови этих вамаясьских финтифлюшек!

Агафон торопливо вскочил, окинул фронт работ с видом профессионального ловца финтифлюшек… и хихикнул. При ближайшем рассмотрении фронтом его можно было назвать лишь условно. По крайней мере, теперь, когда мыши разбежались, а анинэцкэ-женщины поняли, что в кои-то веки в их компании оказался мужчина. И пусть он был старый, толстый, лысый, босой, а из собственности имелась всего одна килька и не очень новый зонт… «На безрыбице — и старый башмак рыба», говаривал Бруно Багинотский, и аниженщины прочувствовали это сейчас в полную силу.

Как и толстяк с зонтом.

Неизвестно, успела ли у него случиться стадия восторга и воспарения от собственной значимости, но в тот момент, когда Агафон увидел его, зонтовладелец пытался спастись от полусотни с лишком костяных девиц всех возрастов, взобравшись по шнуру портьеры на подоконник. Но зонт и рыба, занимавшие обе его руки, цепкости не способствовали, и быстро понявший это толстячок повис в трех десятках сантиметров от пола, отчаянно обхватив шнур руками и ногами и зажмурив и без того неширокие глаза. Под ним, толкаясь и лупя друг друга чем ни попадя, бесновались аниженщины. Пока кумитэ выигрывала девушка с веслом.

— Вот дурак, счастья своего не понимает… — завистливо буркнул Агафон, подобрал с пола возбужденно забормотавшую разноцветную корзину, зачерпнул с пола пригоршню девиц и высыпал на дно.

Вторая пригоршня принесла в корзинный плен еще с десяток анинэцкэ. Третья — столько же. Когда же студент вернулся с четвертой, тихо дивясь неубывающей толпе аниженщин, штурмующих портьеру, то обнаружил, что корзина валялась на боку — абсолютно пустая. Магистр Броше на боку не валялся только потому, что он за него держался обеими руками, хихикая мелким дребезжащим смешком, словно проволочные губки для посуды трясли в котелке.

— Они… ее… перевернули! С разбегу! Три десятка брелоков для ключей оказались умнее Агафоника Великолепного!

Щеки Агафона запылали. Стиснув зубы, он обежал взглядом лавку и приметил несколько посудин непонятного назначения, с виду пригодных для предварительного заключения бунтарок. Но первый же его шаг в том направлении был остановлен окриком:

— Никакой магии! Веник и совок!

— Но вы же!.. Они же!.. — возмущенный запретом, студиозус не смог найти нужных слов, но они и не понадобились:

— Совок и веник, я сказал! — грозно рыкнул Броше.

Кипящий от обиды и несправедливости Мельников исподтишка показал ему язык, подобрал назначенные орудия труда и двинулся к бушующим в любовном пыле аниженщинам.

— Эй, ты! Что ты собрался делать?! — подскочил волшебник.

— Чего велели, — хмуро обернулся студент.

— Я велел? Я велел?! Я велел тебе собирать грязным веником в помойное ведро коллекционные анинэцкэ?! — очи чародея ошалело вытаращились, а борода встопорщилась и заискрила. — Ты что, спятил?! Я велел тебе делать то, на что ты способен лучше всего — пол подмести и разложить всё по местам! Надеюсь, хотя бы это тебе это по силам! А самое главное — ничего больше не трогай! Статуэтками займусь я сам! Сгинь, чудовище!..

Студиозус проглотил вертевшийся на языке вопрос о том, как можно всё сложить, ничего не трогая, и сгинул к противоположному окну. Искоса зыркнув на хозяина лавки, он яростно принялся за борьбу с пылью, осколками, обломками, щепками, дохлыми ползучими мышами, обгорелыми саламандрами, волосатыми тараканами и прочим не понять чем, что с такой легкостью можно обнаружить в любой лавке или мастерской волшебника, стоит лишь отодвинуть шкаф или потревожить портьеру. Время от времени, приблизившись к очередной экспозиции артефактов, он как бы невзначай посматривал на магистра Броше — и каждый раз встречался с ним взглядом. Причем взгляд этот также каждый раз говорил одно и то же: «Только попробуй!..» И Агафон с видом оскорбленной невинности отворачивался и с новым усердием принимался орудовать веником, совком и ведром, поднимая тучи едва успокоившейся пыли.