Марина Рыбицкая - Девять с половиной

– Выпей!

Я отрицательно замотала головой. К чему это? Он сам, один его внешний вид действуют на меня почище всякой любовной отравы, которую только придумало человечество.

Агилар был серьезен и настойчив:

– Прошу! – Вздохнув, неохотно признался: – Нафасим, я так сильно желаю тебя… у меня совсем нет сил на прелюдию. Боюсь повредить тебе… Умоляю, выпей.

Немигающий взгляд красивых глаз подействовал на меня сильнее, чем дудочка факира на кобру. Правда, шататься из стороны в сторону побоялась: мало ли, вдруг голова закружится, – зато горьковато-сладкую водицу выхлестала как миленькая, сама не заметила когда. И счастливо расслабилась в объятиях любимого человека. Да я бы сейчас точно так же под этим взглядом съела, понюхала, выкурила и заглотила любую дрянь: яд, толченое стекло – лишь бы он на меня так еще смотрел!

Тем более что, по совести, в розовой водичке отрава таки была. В нее щедро подлили что-то изощренно-смертельное. Абсолютно убойное. Способное одной порцией, наверное, завалить верблюда или слона. Нет, стадо верблюдов или слонов!

А вдруг его отхлебнет Ширин? Или мужу взбредет в голову попробовать?

Подумав об этом, я наклонилась и под удивленным взглядом Агилара прихватила отдельно стоящую бутылочку со снадобьем.

– Милая, а не многовато ли буде… – Вопрос пропал втуне.

Одним махом высосав отраву до самого дна, до капельки, я удовлетворенно вздохнула:

– Мням! – Пояснила охотно: – Захотелось чего-то такого… розово-остренького…

Муж только головой покачал. Сказал с ласковым укором, вставая и направляясь к ложу:

– Глупенькая… маленькая птичка на ветвях моего сердца…

Я согласно покивала и, развернувшись, вызвала низкий продолжительный стон. Агилар попытался взять надо мной верх и припер к стене, перехватив мою руку и сковывая две мои своей одной. Поцелуй в шею был легким и мимолетным, почти безобидным. Но меня он обжег чувственным огнем так, что ослабели коленки.

Агилар поднял голову. В лукавом прищуре глаз цвета грозового неба таилось обещание грядущих любовных безумств, но расширенные зрачки говорили много больше. Тело мужа сотрясала мелкая дрожь, дыхание участилось. И не понять, кто тут охотник, кто добыча – все дьявольски переплелось [18].

Теперь мужская рука удерживала мои запястья, а вторая медленно и эротично опускалась вниз. А у меня в ушах зазвучали рифмованные строчки, которые – я точно знала! – будут написаны много лет спустя:

Теперь, пойманная, будто птичка в силках, с бьющимся сердцем и подгибающимися ногами, уже изнемогала я.

Не то чтобы я не могла вырваться из цепкого захвата или у меня не хватало сил, просто… было что-то необычно пикантное в том, чтобы почувствовать себя слабой, хрупкой и оберегаемой. Любимой – этого слова никогда раньше не было в моем лексиконе, и теперь оно пришлось мне по вкусу. Я мысленно катала его на языке, наслаждаясь терпковато-сладким послевкусием темной спелой ягоды, словно чем-то запретным и греховным. Таинственным.

Творец благой, как же хорошо, как чудесно ощущать рядом это твердое, сильное тело любимого мужчины, перевитое канатами мышц и сухожилий. Как тепло и сладостно.

Агилар, словно нерушимая скала, нависал надо мной, поедая глазами. И начал раздевать. В самом деле, чем скорее разденемся, тем раньше приступим!

И когда я уже окончательно не держалась на ногах и закатила глаза, постанывая и повисая на нем, он отпустил мои руки, сдернул расстегнутую ранее одежду, свою и мою, и… потащил в воду. Поначалу, не разобрав, что он собирается делать, я возмущенно взвизгнула, забилась, разочарованно впиваясь ногтями в чувствительное местечко на предплечье.

Но распаленного мужчину это не остановило, скорее наоборот, я бы сказала, весьма подстегнуло.

– Нафасим, – прошипел Агилар, рывком заходя со мной в теплую воду бассейна, – ты так нетерпелива! – И самодовольно усмехнулся.

Нахальный самодур! Тиран!

И быть бы моему красавцу за проявленное мужское самодовольство жестоко и больно укушенным, да… Я не успела понять, как он это сделал, но он уже меня облапил и начал жадно целовать. От звуков этой райской сладкой музыки я пропала.

Разум мой, и без того нестойкий и легко подверженный тлетворному влиянию, под воздействием странной малиново-алой жижи, которой я на сей раз действительно ощутимо перебрала, сделал мне ручкой и удалился в неведомые дали. Зато наружу вылезли опасные для окружающих инстинкты! А я взяла и назло всем отпустила их на волю. Пусть попасутся, когда еще такая возможность представится!

И началось…

Агилар не понимал, даже не догадывался, что натворил, подпоив меня своим зловредным наркотическим средством. Я перестала управлять обменом энергий, превратившись в чистое излучение своих состояний. Лично мне оттого было невероятно хорошо: еды много не бывает. Остальным? Судить не возьмусь. Не думаю.

Но сделанного не воротишь. К тому же мы скоро отсюда уедем, и я, мысленно махнув рукой на грядущие неизбежные неприятности, просто плыла по течению. Обхватив рукой шею любимого, обняла его талию ногами и активно поучаствовала в творимом безобразии.

Весело хихикнув про себя, я обмякла в руках Агилара, когда он медленно и тяжело, будто пьяный, выбирался со мной на руках из воды. Нас штормило и шатало, мы плелись, словно улитки, стремясь к заветной цели.

Нет, я, конечно, могла бы поменяться с ним местами и легко доволочь до лежбища. Запросто. Но, во-первых, уж очень сильно обожралась и меня банально развезло, а во-вторых – мой воин, мой сильный мужчина бы этого не понял и однозначно расценил подобное предложение как личное оскорбление.

Поэтому пришлось мне прикинуться немощной и проехаться самую чуточку верхом. Всего лишь до кровати. А жаль… каталась бы так и каталась.

Мы улеглись на отдых на устланном шелком и бархатом ложе. Что-то мне подсказывало: на сегодня наше развратное времяпровождение далеко не закончено.

М-да… бедные горожане не знали, что с того дня была открыта новая страница в истории города!

Так и вышло. Сон уставших любовников (с мужской стороны) был коротким и плодотворным. Действие местной отравы повыветрилось, и я перестала бояться, что вместе со мной древнюю науку любви вновь станут массово постигать порядочные горожане. Да и наелась я изрядно.

Поразительно! Проснувшийся Агилар был в довольно-таки игривом настроении. Он славно развлекся, пощекотав мне пятки и подколенки пуховкой и доведя до истерического смеха.

Моему любимому было невдомек, что смех мой был вызван совсем не щекоткой, которой я совсем (ну, почти совсем!) не боюсь, а его искрящейся радостью.