Карел Ванек - Приключения бравого солдата Швейка в русском плену

– Эй, православные! Австриец – конокрад! Эй, люди добрые, гоните чёртова сына. Подожди ты, чёртов сын, мы тебе покажем!

И он побежал к соседнему полю, отвязал от воза лошадь, вскочил на неё и во всю прыть погнался за Швейком, отчаянно крича:

– Конокрад, конокрад! Держите его, у Петра Ивановича кобылу украл, догоняйте его!

Шум, который поднял старик, разносился далеко по полю, как звук трубы архангела о последнем суде, и произвёл соответствующее действие. Со всех сторон появились мужики на конях, бабы, девчата и дети, и по степи загудело:

– Конокрад у Петра Ивановича кобылу украл!

Понукая лошадей, крестьяне собирались окружить Швейка со всех сторон. Швейк скорее почувствовал, чем увидал, что ему придётся плохо, бросил волов и стал бить сапогами в бока свою лошадь.

Рёв всадников становился сильней и безумней. Самый отважный из них направился было прямо к Швейку и так перепугал лошадь Швейка, что она понеслась во всю прыть против желания её всадника. Она рванулась вперёд с такой силой, что Швейк вынужден был схватиться за её шею, чтобы не слететь, и понеслась по полю, едва касаясь копытами земли, и, совершенно неуправляемая, влетела во двор Трофима Ивановича, ожидавшего с Мареком, когда пленные пригонят скот.

Швейк слез с лошади. Трофим Иванович его спрашивает:

– Где нашёл? Зачем же ты её так гнал, лошадь вся потная! – Но, осмотрев внимательнее лошадь, он воскликнул: – Да ведь это вовсе не моя лошадь, ведь это кобыла! Это кобыла, которую я в прошлом году продал Петру Ивановичу!

И в этот момент во двор влетело около пятидесяти всадников с криком: «Где конокрад? Убить его! Закопать живьём!»

Они остановились, когда увидели Швейка с Трофимом Ивановичем. Хозяин вышел к ним и широко развёл руками:

– Ну, глупцы, глупцы, что с ними сделаешь? Пошлю я их за лошадьми – они мне чужих приведут! Коней не знают, быков не могут найти, а говорят о себе, что люди грамотные и что дома газеты читают! Возьмите, пожалуйста, эту кобылу назад и отведите её в Королевку, а Петру Ивановичу кланяйтесь.

Всадники повернули лошадей, выехали, а Трофим Иванович долго ругался и проклинал всю Австрию, австрийцев, проклиная день, когда ему вздумалось взять пленных на работу, плевался, удивлялся и наконец перестал тогда, когда услыхал голос Звержины: «Ну, цоб-цобе, цобе!»

– Ну, хоть бы тот пригнал мне быков. Ну-ка, ребята, запрягайте, мы ещё успеем два раза нынче сено привезти.

Первая пара волов вбежала во двор, и из уст Трофима Ивановича вновь посыпались ругательства. Потом двор наполнился быками, коровами, овцами, а Трофим Иванович рвал на себе волосы и кричал на Звержину, гордо стоявшего среди ревущего, мычащего и блеющего скота.

– Я, мать… приказал, чтобы ты пригнал наших быков, мать… а ты, мать… что ты пригнал, мать… Морда германская, сволочь австрийская, ведь этот скот, мать… не наш! Гони его туда, откуда пригнал, а то убью, мать…

А когда его отчаяние прошло, он побежал к хате и позвал дочерей. Те выбежали, и он распорядился:

– Попросите сейчас же трех лошадей у соседа, поедем искать свою скотину.

Девчата моментально прибежали с лошадьми. Трофим прыгнул На одну, показал рукой на пленных и сказал:

– Самим приходится искать быков, у них ни у одного шарик не работает.

– У них все, что у других людей обыкновенное, – у них маленькое, – вздохнула Дуня, садясь по-мужски на спину лошади.

Наташа уже выезжала со двора.

Поздно вечером вернулся Трофим Иванович с лошадьми, а ещё позже дочери пригнали быков.

Когда все пришло в порядок, хозяин пришёл к пленным и. каясь, сказал:

– Простите, дети, что я вас утром ругал по матушке. Вы не могли найти, скотина зашла далеко, кони на тридцать вёрст в степи были. А быки были аж возле самых Кохоновиц. Простите, ребята, грехи мои.

– Прощаем, прощаем, – усмехнулся ему Швейк, – но я так набил задницу, что теперь буду целую неделю прикладывать сладкий лист, чтобы охлаждало и чтоб слишком не горело. Почему ты не напишешь на быках свою фирму, когда пускаешь их в мир божий?

Как Дуня говорила, так и случилось: в воскресенье приехали гости – жених с родственниками. Трофим Иванович низко кланялся, приветствуя гостей, и сейчас же позвал их к обеду. Они вошли в хату, долго молились, кланялись, потом уселись вокруг стола, все подали руки пленным и стали расспрашивать их об Австрии и о том, почему произошла война.

Потом Наташа начала ставить на стол все, что мать напекла и наварила. Это был торжественный обед, состоявший из лапши молочной, вареников, жареной курицы, блинков, намазанных кислой сметаной. Деревянные миски ставились на стол такими полными, что Швейк и Звержина закрывали глаза от блаженного ощущения, а Швейк, расстёгивая пуговицу у брюк, понукал Марека:

– Ты ешь тоже, пользуйся случаем. Черт возьми, жалко, что человек не верблюд: нельзя наесться на семь дней сразу.

Дуня на обед даже не показывалась. После обеда Наташа поставила самовар. Хозяйка любовно во все глаза смотрела на жениха и уж видела в нем своего сына. Это был двадцатилетний парень, в начищенных сапогах, красной рубахе, подпоясанной пёстрым шерстяным кушаком. Потом мать жениха посмотрела на пленных, а затем вопросительно на Трофима Ивановича. Тот понял, равно как и Марек, что она хочет начать и что перед ними не решается. Хозяин поэтому сказал:

– Можно, они ни черта не понимают. Марек оттащил Швейка на лавку у печки, чтобы не мешать. Звержина ушёл. Мать жениха откашлялась и затем, посмотрев на иконы, на подушки и вычищенный самовар, сказала:

– Чтобы вы знали, зачем мы пришли к вам. У вас есть товар, не какой-нибудь товар; а у нас есть купец, тоже не обыкновенный. Наш Илья парень хороший, хозяйственный, да и красавец на погляденье.

– Да, да, – радостно подтвердил Швейк Мареку, – это, видно, какой-то фрайер с этим кушаком.

– И уж время, чтобы Илья невесту в дом привёл, – продолжала, словно резала, мать. – Барышни у нас в деревне за ним бегают, а он и слышать не хочет. Я сама ему одну выбрала, красивую да горячую, иду к нему: «Вот, Илюша, вот на этой тебя женим». А он отказывается: «Как же, мамаша, у нас на дворе чёрной курицы нет, а ты хочешь меня женить на чёрной?» Ну и признался, что не любит её, потому что ваша Дуня засела у него на сердце. Вот он её бы хотел в жены взять. А я её не знаю, ещё и не видала, где она у вас?

Наташа выбежала во двор, чтобы позвать сестру. Мать жениха сделала ораторскую паузу, а потом начала снова:

– Илья бы мог найти невесту богатую и не такую красавицу, как ваша Дуня, но мы сами богатые и можем позволить ему, чтобы он взял себе жену по сердцу. Сколько вы можете за Дуней дать?

Тогда заговорила хозяйка, Дунина мать:

– А сколько бы вы хотели?