Нурдин Музаев - В долине Аргуна

Жума нажал кнопку звонка. Вошел дежурный мюрид.

— Бирка еще не доставлен? — строго спросил шейх.

— Никак нет, о мудрейший.

— Тогда немедленно прислать ко мне мюрида Сапи.

Через несколько минут Сапи явился.

— Как ты думаешь, — спросил его Жума, — Ханбеков уже добрался до Гатин-Кале?

Сапи смущенно молчал. Шейх понял его.

— Можешь говорить свободно. Усман наш человек.

— Да, святой владыка, — тотчас ответил мюрид. — Ханбеков, конечно, уже добрался. Ведь он поехал на машине.

— Ему известно хоть что-нибудь, хоть приблизительно о нашем местопребывании?

— Никак нет.

— Хорошо. Можешь идти.

Когда мюрид вышел, шейх сказал:

— Ханбеков — нужный нам человек. Он обладает необходимой для нашего времени гибкостью. Мы часто нуждаемся в его услугах и пользуемся ими. Но сейчас он сам в трудном положении и хочет, чтобы я ему помог. Как думаешь, позвать его сюда сразу или помариновать?

— Конечно, надо помариновать, — без колебания ответил Усман. — Пусть он вернется в Малхан-ирзе, а потом еще раз поднимется из долины в горы.

Святой шейх хитрил. Он прекрасно знал и без советчиков, как ему поступить с Ханбековым, но он хотел испытать, прощупать Усмана, так как связывал с ним такие важные планы, как организация паломничества. По опыту Жуме было известно, что в серьезных делах, требующих энергии, самозабвения, смелости, неофиты гораздо надежнее старых сектантов, многие из которых уже обленились душой. Вот почему именно Усману он предназначил роль организатора паломничества, вот почему он был с ним то доверительно-откровенен, то задавал ему вопросы, ответы на которые интересовали его совсем по-особенному.

— Почему ты так решил? — прищурился шейх.

— Он должен глубже прочувствовать твое величие, несравненный, и свою зависимость от твоей воли. Тогда он впредь будет более сговорчив, будет послушнее выполнять твои поручения.

Жуме понравилось рассуждение новообращенного. «Молодец!» — усмехнулся он.

Раздался телефонный звонок. Шейх снял трубку. Дежурный доложил о прибытии мюрида Дика с освобожденным из вытрезвителя Биркой.

— Пусть войдут вместе, — сказал Жума и резко положил трубку.

Через минуту открылась дверь, и Бирка прямо у порога бухнулся на колени, пополз к шейху. Тот презрительно оттолкнул его и обратился к Дике:

— Как вам это удалось?

— Не так просто, о солнцеликий. Наши люди проникли во все алкогольные пункты поселка и сперва лишь притворились там сильно пьяными, надеясь в таком виде попасть в вытрезвитель. Но провести несравненную Халипат нам не удалось. Тогда я отдал распоряжение нашим людям напиться на самом деле.

— Я думаю, — тотчас перебил шейх, — мюриды не так-то легко согласились пойти на столь тяжкое нарушение запрета Корана?

— Да, повелитель. Нигде не было ничего, кроме дорогого коньяка, и мюриды некоторое время колебались. Мне пришлось показать личный пример. Правда, потом почти все превзошли меня.

— Аллах вам это простит. Вы действовали в интересах святого дела.

— Теперь мы уже беспрепятственно, на вполне законном основании проникли в вытрезвитель. Остальное, о мудрейший, было делом техники.

— Молодец. Ты получишь большую награду. А ты, — шейх пнул ногой распростертое тело Бирки, — можешь искупить свою вину только безукоризненным выполнением задания сочинской командировки. Теперь же — исчезни с моих глаз, нечестивец.

Бирка, пятясь и без конца отвешивая поклоны, на карачках выполз за дверь. Дика удалился вслед за ним.

Несколько минут длилось тягостное молчание. Наконец Усман решил сделать вид, словно ничего особенною не произошло, что можно продолжать прерванный разговор, к спросил:

— Ханбеков — член секты?

— Формально нет. Но он очень сочувствует нам и во всем помогает. — Шейх, кажется, тоже был расположен продолжить беседу.

— Бескорыстно? Из одной любви к аллаху?

— Ну, нет! Его любовь к аллаху приходится подкреплять то бараном, то гусем, то корзинкой яиц…

— А в каком он сейчас затруднении, если не секрет?

— Секрета нет, — Жума бодро потер лысеющий лоб. — Он, видишь ли, на старости лет завел шашни с моей дальней родственницей Куржани. А ей — она, конечно, член секты, наш человек — пришлось скрыться из Малхан-ирзе. Куда — Ханбекову неизвестно. Он затосковал, захотел любви. И теперь просит, чтобы я помог ему найти его крошку.

— Он действительно влюблен в нее?

— Как ишак! Хотя и женат.

— Это можно прекрасно использовать! Надо тайно обвенчать старикашку на красотке по всем правилам шариата. Пусть у него будет вторая, нелегальная жена. Это еще сильнее свяжет его с нами, он весь будет в нашей власти.

— У тебя золотая голова! — Жума восхищенно хлопнул Усмана по плечу и нажал кнопку звонка. — Сапи!

— Я здесь! — Сапи тотчас появился на пороге.

— Сапи! Ты, конечно, устал, но что делать! На вороном скакуне, который отдыхает уже второй день, тебе придется лететь в Гатин-Кале. Скажи Ханбекову, что я уже вернулся из Калмыкии, но очень занят, не могу его принять. Пусть он пойдет к Хаджимахме, у которого сейчас живет в Гатин-Кале наша дорогая Куржани, и возьмет у нее мое письмо. А письмо это ты сейчас получишь и передашь его Куржани, прежде чем идти к Ханбекову. Ясно?

— Ясно. Все будет сделано, — отчеканил Сапи.

Товсултан Казуев сидел на скамье в тени старого орехового дерева и смотрел, как жена развешивает во дворе выстиранное белье. Сегодня у него первый день отпуска. Как хорошо было бы поехать куда-нибудь с Кесират отдохнуть! Она выглядит такой уставшей. Все эти неприятности и столкновения с Ханбековым, происки Жумы и его секты она принимает слишком близко к сердцу. Но, увы, поехать вместе нельзя: у жены сейчас очень много работы в школе, и ее, конечно, не отпустят. «Это белое платье с синими горошками еще недавно так плотно облегало ее стройную фигуру, — печально думал он, — а теперь оно висит на ней, как на вешалке…»

— Кеси! — негромко позвал муж. — Иди посиди со мной, отдохни.

С пустым тазом в руках жена подошла и села рядом.

— Ты, должно быть, проголодался? Сейчас будем ужинать.

Товсултан хотел сказать жене много ласковых слов, спросить, нельзя ли все-таки ей тоже взять отпуск, как вдруг раздался резкий, квакающий голос:

— Добрый вечер, друзья!

Это был Бирка. Ему давным-давно надлежало быть в Сочи, но он очень беспокоился по поводу своих недавних прегрешений перед Жумой и перед сектой, боялся кары и потому еще до отъезда решил обтяпать одно дельце, которое смягчило бы его вину, а может быть, даровало бы даже полное прощение.

— Мир тебе! — ответил Товсултан, подавая нежданному гостю руку.

Кесират тоже поздоровалась и ушла в дом накрывать на стол к ужину. Бирка занял освободившееся на скамье место.