Нурдин Музаев - В долине Аргуна

— Знаешь, Товсултан, — бодро начал он, прикрыв глаза куриными перепонками век, — я горжусь, что живу в одном ауле с таким человеком, как ты!

— И я горжусь, что живу в одной республике с таким человеком, как ты, — усмехнулся Казуев.

— А я горжусь, что живу с тобой в одной стране! — перепонки исчезли, и обнажились маленькие остренькие мышиные глазки.

— А я горжусь, что живу с тобой на одной планете, — не уступал Казуев.

— А я горжусь, что живу с тобой, — тонкие, волосатые, как бычьи хвосты, руки гостя описали огромный круг в воздухе, — в одной Галактике!

— Ну, против Галактики не попрешь, — покачал головой хозяин. — Короче, что тебе от меня надо?

— Ты для меня герой нашего времени!

— Я говорю: короче. Что надо? Выпить и закусить или только выпить?

— Ах, Товсултан, Товсултан!.. Несмотря на все твое совершенство, ты порой бываешь несносен… Ведь всем известно, что я уже давно не пью. И не за этим я пришел к тебе. Я пришел с возвышенной целью. Мне от тебя ничего не надо. Это тебе нужна моя помощь!

— Вот как? Не подозревал!

— Да, мой друг, тебе нужна моя помощь… Ты очень виноват перед аллахом и перед его верным слугой, которого при твоем живейшем содействии дотла разорили и вынудили бежать из этих мест. Но мы помним, что ты — племянник беспорочного Абдулрешида. Абдулрешид стар, но он еще не собирается к праотцам, и это с его стороны очень благородно, ибо он цементирует наше родство.

— Ты не мог бы все-таки покороче? — Казуев нетерпеливо стукнул ладонью по коленке.

— В таких вопросах, мой друг, нельзя спешить, — Бирка протестующе потряс своей маленькой бараньей головой. — Так вот, помня о твоем родстве с Абдулрешидом, мы готовы тебе все простить, но при одном условии…

— Если я принародно объявлю, что горд и счастлив жить с твоим Жумой в одной Галактике? — засмеялся Казуев.

— О, нет, — глаза снова скрылись за куриными перепонками и вскоре появились вновь. — Принародно ничего делать не надо!

— А что нее надо?

— Надо совершить одно тайное действие.

— Да какое, черт возьми?

— Вступить в нашу секту.

Казуев захохотал:

— И только-то? Ну, Бирка, ты даешь!.. Ведь тебе же известно, что я член партии. Хоть бы этого побоялся!

— Да, мы знаем, что ты член партии, но мы знаем и то, в каком ты затруднительном сейчас положении. Уж одна твоя ссора с Ханбековым…

— Плевать мне на Ханбекова! Как и на Жуму!

— Напрасно, напрасно… Ханбеков — это сила! Мы тебя с этой силой примирим, и все твои дела придут в полный порядок. Жума — тоже сила. Ты имел возможность в этом убедиться. Сколько хитрых засад и ловушек ни ему строили! Сколько раз заносили над ним меч коварства! А он — как луч солнца, который не поймаешь в сети и не разрубишь мечом!

— Этот луч солнца довольно гнусно обошелся со мной. Когда он вернулся в Тийна-эвл, я помог ему с работой, с жильем. Я думал, что помогаю честному труженику. А теперь мои записки, в которых я просил тогда Приходченко и Ханбекова тоже кое-что сделать для Жумы, используются как улика против меня: якобы я намеренно и сознательно помогал религиозному фанатику. Эти записки, оказывается, Жума в свое время не передал по назначению, добившись своего и без них, а теперь он пустил их против меня.

— О, святая простота! — Бирка вскинул свои волосатые руки к небу. — Неужели ты не понимаешь и этого? Святой шейх обратил твои записки против тебя лишь для того, чтобы ценой кратких земных мук даровать тебе потом вечное блаженство.

— Хватит, Бирка, болтать. Я устал.

— Подумай, Товсултан. Если ты не будешь с нами, тебя ожидают муки на этом и на том свете.

— Ну, ладно, ладно. Я пошел.

— Значит, нет? Вечные муки же…

— Нет.

— Нет?

— Нет.

— Решительно нет?

— Решительно нет.

— Тогда дай выпить и закусить.

— Вот это разговор джигита!.. Кесират! Выйди к нам. Бирка хочет на тебя еще раз взглянуть.

Почти тотчас, словно была наготове, Кесират вышла из дома с большим блюдом, на котором красовался стакан водки, килограммовый кусок баранины и большой, с полметра, огурец.

…— Спасибо, — сказал Бирка, отправляя в свою волчью пасть вторую половину полуметрового огурца. — Но все-таки ты будешь несчастен на этом и на том свете.

— Перестань мелочиться, — укоризненно покачал головой Казуев. — Неужели за стакан водки, кусок баранины и такой прекрасный огурец ты не можешь пообещать мне вечное блаженство?

— Мне дороже всего на свете истина! — Бирка поднял над головой перст, кривой и тонкий, как поросячий хвост. Он хотел сказать что-то еще, но в калитке показался Абдулрешид.

— Не знаю, о чем вы тут говорили, — тихо сказал старик после того, как все почтительно поздоровались с ним, — но я уверен, что вы говорили как добрые родственники.

— О, да! — тотчас отозвался Казуев. — Родственник-хозяин угощал родственника-гостя молодой бараниной, а гость сулил хозяину вечные муки.

— Это так? — Абдулрешид строго посмотрел на Бирку.

— Разреши мне удалиться, — не отвечая на вопрос, сказал захмелевший Бирка. — Мне очень грустно. Я пойду оплакивать судьбу Товсултана. Ассалам алейкум!

Старик проводил его до калитки. Они обнялись.

— Счастливого пути, брат.

Абдулрешид вернулся под ореховое дерево и начал молиться.

Сумерки уже сгустились. Вдали затихал гул моторов. На небе сияли звезды. В садовом арыке квакала одинокая, печальная, как Бирка, лягушка. А старик молился… Товсултан почтительно ждал окончания молитвы.

Пришедшая с работы Санет помогала матери накрывать на стол. Когда все было готово и Абдулрешид закончил молитву, Кесират позвала мужчин в дом ужинать. За столом и муж, и жена, и дочь делали вид, будто им легко, весело, но на самом деле у всех на душе было тревожно: все чувствовали, что старик зашел неспроста, и ждали неприятных вестей или трудного разговора. Наконец Абдулрешид отодвинул от себя пустую тарелку, откинулся на спинку стула и начал:

— Смотрю я на тебя, Товсултан, и старое сердце мое сжимается от боли.

«Начало многообещающее», — отметил про себя Казуев.

— Как трудно ты живешь! Какие у тебя плохие отношения с хорошими людьми. С хорошими и могущественными.

— Прежде всего, ты имеешь в виду Ханбекова и Жуму?

— Конечно!

— И советуешь мне наладить с ними отношения?

— Так поступил бы всякий, кого аллах не лишил разума.

— А для этого мне надо вступить в вашу секту? Именно к этому призывал меня до твоего прихода Бирка.

— Неужели? — старик искренне изумился. — Нет, я тебя к этому призывать не стану. Есть другой, гораздо более приемлемый для тебя путь.

— Это какой же? — Казуев с любопытством уставился на собеседника.

— Пусть женщины оставят беседу мужчин, — распорядительным голосом сказал старик.