Нурдин Музаев - В долине Аргуна

— В нашем доме это не принято, но так и быть — пусть оставят.

Когда Кесират и Санет вышли, старик сказал:

— Если ты помиришься с Ханбековым, твоя жизнь станет совсем другой. А у тебя есть прекрасная возможность для примирения. Ты можешь породниться с Сату Халовичем.

— Породниться? Но ведь вы же, сектанты, и так без конца твердите, что все жители аула — один большой род, что отношения между ними должны быть родственными, что во всем надо слушаться старших в роду.

— Воистину так оно и есть! Но ты можешь вступить с Ханбековым в еще более тесное родство, а вместе с тобой а я — твой дядя.

— Ну, ну?..

— У тебя живет племянница Саша, а у Ханбекова есть племянник…

— И что же?

— Что же!.. Ханбековский племянник заведует большим складом райпо.

— Прекрасная должность для молодого человека, — усмехнулся Казуев. — А при чем здесь Саша?

— Он только что построил великолепный двухэтажный дом…

— Надеюсь, своими руками? Очень похвально, что юноша так трудолюбив. Но какое дело до этого Саше?

— Ты — сумасшедший? — старик вытаращил глаза.

— Нет. Я, по существу, заменяю Саше отца. И все, что касается ее, меня интересует.

— Но племяннику Ханбекова нравится Саша!

— Она многим нравится. Девушка красивая, умная.

— В том-то и дело, что слишком многим! На нее пялят глаза все эти длинноволосые прощелыги. Далеко ли по нынешним вольным временам до греха! А ведь чеченец может перенести и голод и нищету, но он не перенесет позора. Разве ты перенесешь позор своей племянницы? Раньше чеченец мог восстановить свое доброе имя в глазах люден тем, что отрубал кинжалом голову опозорившейся жене, дочери или племяннице, и насаживал голову на кол. Но теперь чеченца лишили этой возможности. Чем защитишь ты свое имя и честь, честь всего нашего рода, если Саша будет опозорена?

— Дорогой дядя, — засмеялся Казуев, — мне просто жутко. Есть ли средство предотвратить грозящий кошмар?

— Есть только одно средство — выдать Сашу замуж за ханбековского племянника. Тем более что она ему нравится.

— Дядя! — проникновенно воззвал Казуев. — Я не хочу быть с тобой непочтительным, но пойми, что ни о какой выдаче Саши замуж против ее воли не может быть и разговора. Я скорее посажу на кол ханбековского племянника, чем допущу насилие над желанием девушки.

— Но ты получишь прекрасный калым — новую «Волгу»!

Казуев начинал злиться.

— Дядя! Это пустая трата времени. Саша выйдет замуж только по своему желанию.

Абдулрешид тоже потерял терпение.

— Я глава рода! — стукнул он кулаком по столу. — Я не позволю нарушать адата отцов. Наши предки выдавали девушек замуж по выбору главы рода. И я выдам Сашу по своему выбору. Выбор этот сделан. Все!

— Только через мой труп! — бросил в лицо старику Товсултан.

— Я проклинаю тебя! — вскочил Абдулрешид.

— Ты возьмешь свое проклятие назад, когда раскусишь фокусы Жумы. Он всеми средствами старается опутать Ханбекова, сделать его совершенно послушным себе. С этой целью придумана и выдача Саши за племянника. Неужели ты не понимаешь?

— Нечестивец! Как ты смеешь говорить такие слова о верном слуге аллаха! За свою дерзость ты, во-первых, сгоришь в аду; во-вторых, тебя снимут с работы за падеж телят на ферме; в-третьих, тебя исключат из партии за то, что ты помогал Жуме. И сбыться всему этому поможем мы — божьи будильники. Ты даже не представляешь, какая мы сила. Фишер — и тот с нами заодно!

Товсултан подумал, что Абдулрешид тронулся своим слабым старческим умом.

— Фишер? — переспросил он. — Какой Фишер?

— Какой? Тот самый. О котором сейчас все говорят… Бобби…

Товсултан поднялся и стал медленно приближаться к старику.

— Ата, дорогой, успокойся… Кеси! Воды!.. Ата, ляг отдохнуть. Ты переутомился. В твоем возрасте это опасно…

— Фишер и тот… А ты!.. — Старик вскочил и бросился к двери.

— Да, да, Фишер с вами заодно, — ласково лепетал Казуев, не потеряв еще надежды схватить старика. — А на том свете с вами заодно Капабланка… И Александр Македонский с вами… И Фарадей… И…

— Ты спятил!.. Аллах уже наказал тебя, лишив разума. Но все равно — я проклинаю! — Старик хлопнул дверью, выскочил на улицу и дал такого стрекача, что окончательно уверил Товсултана в своем помешательстве.

Товсултан схватился обеими руками за голову и тяжело спустился на стул.

Вошли Кесират и Санет.

— Что случилось? О чем вы тут шумели?

— Кеси, милая, старик свихнулся! И я в этом виноват. Сначала он говорил, что Сашу надо выдать замуж за какого-то ханбековского племянника, завскладом, что за Сашу я получу «Волгу». Конечно, это уже был сумасшедший бред, и мне надо бы помолчать, а я стал всерьез спорить. И тем самым совершенно вывел его из себя. Он принялся кричать нечто уж вовсе несуразное, — что с ними заодно Роберт Фишер.

— Боже! Бедный старик! — всплеснула руками Кесират. — Чем это может кончиться?

— Папа, — сказала Санет, — ты очень устал и плохо выглядишь. Тебе надо отдохнуть. А здесь отдыха нет. Тебя каждый день будут донимать вот такие же посетители, как сегодня. Уезжай куда-нибудь. Надо проветриться, развлечься, забыть здешние дрязги. Езжай в Москву. Привезешь мне оттуда подарки!..

— В самом деле, Товсултан, — поддержала мысль дочери Кесират. — Это пошло бы тебе на пользу.

— Но Абдулрешид! — простонал Казуев.

— Что ж Абдулрешид, — сказала Санет, — ты не сможешь ему помочь ни выздороветь, ни окончательно сойти с ума.

— Так-то оно так…

В Гатин-Кале в доме Хизира, своего старого друга, Ханбеков томился ожиданием вестей от Сапи. Он возлежал на тахте, застланной красивым пестрым ковром, и меланхолично жевал ароматный шашлык из молодого барашка, лениво запивая его вином «Кемси-Аре». Обувь он снял, но все пуговицы на его одежде застегнуты: в случае необходимости он был бы готов к самым решительным действиям через тридцать секунд.

В дверь постучали. Поперхнувшись шашлыком, Ханбеков тотчас вскочил. Вошел запыленный Сапи.

— Извините! — стремительно начал он. — Святой шейх лишь на днях вернулся из Калмыкии. У него очень много дел. Пока он не может принять вас. Но, я надеюсь, вы уже получили от него письмо…

— Письмо? Не получал. Какое письмо?

— Как не получали? Оно было послано для вас на имя Куржани.

— Ах, Куржани! — простонал, как голубь, Ханбеков. — Но я же не знаю, где она!

— Куржани здесь, в Гатин-Кале.

— Здесь?! — недожеванный кусок молодого барашка выпал у страдальца любви изо рта.

— Да, здесь. В доме Хаджимахмы. Я могу вас туда проводить.

— Ради аллаха, ради мира на земле, — засуетился Сату Халович, — сделай такую милость… Хочешь вина? Вот шашлык, ешь…

— Спасибо. Потом.