Валерий Смирнов - Смирнов В. - ...Таки да!

Вернулся домой, а нервы за все эти ужасы на пределе. Включил радио, думаю, что там скажут? А там и говорят: война. Во как. Израиль опять напал на мирное арабское население. Ужас. Хорошо, что Зыкина потом запела. Или Хиль, черт их разберет. Включил телевизор, чуть громче их обоих не завыл: солдаты по всему экрану прут, а диктор стращает. Мол, этот Израиль зловредный опять кровь тоннами льет. Я аж заорал с перепугу, когда пушка в телевизоре выпалила. Выключил ящик и бегом на улицу, подальше от радио, телевизора и этих проклятых сионистов, которые готовы весь мир завоевать. Смотрю вперед себя, а они уже тут!

И хотя я лично против гражданина Гершфельда никогда ничего не имел, но в милиции почему-то вспомнили и про повестку. А «шмайсер» моим военным трофеем не посчитали. Так вот, мужик, я тебя спрашиваю, если бы не эта провокация молчаливого нашего руководства насчет чехов и их третьей мировой войны, стал бы я срок зарабатывать? Война - это такое несчастье, уж кто-то, а я знаю.

Неподалеку от здания так и не добитой кирхи есть один веселый двор. В сравнении с ним знаменитая Воронья слободка - это самый настоящий Брайтон-Бич, помноженный на Гавайские острова. А теперь давай дружно представим себе, какой народ проживает в том домике, рядом с которым хауз друга Чипполино Тыквы - еще тот шедевр архитектурного зодчества. Но даже среди них выделялся своим поведением Шурик Фридман. Шурика с его фантазиями было чересчур даже для двора, который регулярно поставлял Одессе не только таких деятелей, но и большое число их последствий..

Ты немножко поймешь, что из себя представляет мой приятель Фридман, если я скажу, что только с седьмой попытки его захватила милиция, чтобы отправить служить в армию. Но это еще ничего. Главным событием того дня стала джига, которую исполнила восьмидесятилетняя бабушка Фридмана на парапете второго этажа, когда милиционеры отрывали внука от семьи всего на два года. Но Шура, не обращая внимания на державших его, обещал вернуться быстрее, чем она думает. И сдержал свое слово,

В армии Фридману выпало счастье служить в Военно-Морском флоте, на год длиннее своих сухопутных ровесников. Это обстоятельство радовало бабушку еще сильнее. Но тяжелым грузом легло на плечи начальства Шуры. Потому что появление Фридмана в Вооруженных Силах - все-таки событие даже для армии. Ни в одной армии мира таких, с позволения сказать, солдат больше нет. Даже рядовой Сокрутенко, призванный служить прямо из стен Одесского университета, швырявший сапогом в своего сержанта во время команды «подъем!» еще до присяги - в сравнение с Фридманом не идет. Потому что Сокрутенко к присяге не допустили. Его под конвоем привезли в Одессу, сдали военкому под расписку и быстро-быстро убежали в свою часть, чтобы спрятаться от такого, как это бы помягче выразиться, воина. Короче говоря, если перед солдатом Сокрутенко армия с позором капитулировала, то Фридман даже принял присягу. И нашел себе работу по призванию. На корабль его, конечно, не пустили, потому что крейсер дорого стоит и должен хоть изредка плавать в учебном порядке. Автомат Фридману не рискнули давать, из-за того, что у этого парня вполне могла бы выстрелить и расческа. В общем, Шурик стал баталером береговой роты и доблестно охранял нас от возможной агрессии врага на своем складе. На берегу моряки служат два года, но Фридман об этом домой не сообщал, чтобы сделать семье приятный сюрприз.

А потом ему дали отпуск. Одному из самых первых. Как отличнику боевой и особенно политической подготовки. И на целых десять дней сбагрили из армии в его родную Одессу. В этот самый город, до сих пор выдающий призывников, при виде которых у некоторых офицеров звездочки на погонах выстраиваются в одну линию по стойке «смирно». Словом, рядовой Фридман уехал домой с большим чемоданом впечатлений, а его военное руководство сильно жалело о том, что не может поощрить такого моряка до самого окончания службы. Или давать ему отпуск по три раза в месяц.

Однако, кроме впечатлений и лишнего веса, Шурик привез в отпуск несколько рябчиков, от которых быстро и выгодно избавился. И тогда он понял, что служить в армии в принципе можно и даже нужно, особенно если дослужиться хотя бы до баталеров полка. Тогда рябчики можно будет вывозить вагонами.

Короче говоря, Шура решил выслужиться в самом хорошем смысле этого слова. Он не фискалил на товарищей, не издевался над младшими офицерами, зато вспомнил о дедовщине - и это ему помогло.

Как-то подошел Фридман к мгновенно вздрогнувшему помполиту и спрашивает его: «А что если нестандартно подойти к предстоящему празднику революции?» Помполит сразу подумал, что Фридман затевает очередную провокацию, хотя Шура больше, чем над повышением в баталерской должности, ни о чем не помышлял. И он пояснил в популярной форме сереющему при солнечном освещении командиру, что было бы неплохо пригласить его дедушку как свидетеля революции 1905 года в Одессе.

Помполит смотрел на Шурика и живо представлял себе, какой дедушка должен быть у такого внучка. Но учитывая важность политического момента, а также военную клятву баталера Фридмана «Падло буду, если вру», согласился. И Шурик привез в Одессу еще полчемодана рябчиков, захватив дедушку по дороге назад.

Насчет дедушки Фридман сказал чистую правду. Потому что папа его мамы действительно видел потемкинцев и рассказывал об этом всю свою сознательную жизнь на слетах, собраниях и прочих торжественных мероприятиях. Его память вытягивала из прошлого такие подробности и геройства, которые не снились самим восставшим матросам. Вскоре рассказы о героическом пятом годе стали рассматриваться дедушкой Фридмана как главное призвание и даже профессия.

И вот дедушка, предварительно отобедав со старшими офицерами, начал открывать свой рот перед солдатами на торжественном собрании. Перед дедушкой выступил с кратким вступительным словом с привычным выражением на чуть более красном, чем обычно лице, помполит. Он объяснил солдатам, что перед ними будет говорить живой свидетель первой российской революции. Что этот свидетель до семнадцатого года принадлежал к беднейшим слоям еврейского народа, которого революция выпустила из-за черты оседлости и уравняла в правах со всеми остальными нациями. Многие солдаты с уважением смотрели на свидетеля героического прошлого, потому что не знали, что такое черта оседлости. Некоторые из них видели в своей жизни еврея во второй раз, считая с Фридмана-внука, и это тоже вызывало любопытство.

Полтора часа свидетель героических событий щебетал просевшим от времени голосом о революционных событиях в Одессе, густо пересыпая свою речь казенными формулировками. А также цитатами из Ленина, Маркса, Робеспьера и Андропова, но при этом странно сбивался насчет троцкистов и ревизионизма. Описывая борьбу рабочего класса, дедушка баталера Фридмана так живо размахивал руками с трибуны, как будто продолжал кидать бомбы в городовых образца девятьсот пятого года. Моряк Фридман, закрыв глаза, уже представлял себе напечатанный приказ о переводе из баталеров роты в баталеры полка, дивизии и, чем черт не шутит, всего склада рябчиков Военно-Морского флота. Тельняшки уже грезились не жалкими чемоданами, а коробами, полувагонами и рефрижераторами.