Азиз Несин - Письма с того света

Любимый брат мой Слепень!

В этом первом своем письме я расскажу тебе, как я умер. Мой рассказ, надеюсь, поможет тебе в особенно трудные времена, когда жить станет совсем невмоготу.

Так вот, слушай!

Я умер, умер бесповоротно. Это не то, что в летнюю жару хлебнуть холодного напитка со льдом и причитать: «Ох, боже, я умираю!» Нет, это не такая смерть. Я умер по-настоящему.

Ты скажешь с упреком: «Разве можно шутить со смертью?» Но милый мой, ведь если сама жизнь людей, подобных нам, одна сплошная шутка, то смерть уж просто позор. Ведь на белом свете осталось только два человека, которые будут плакать и убиваться по мне: это — Василь и Ведат. Одному я должен пятьсот, а другому — сто лир. Видеть их физиономии было для меня хуже смерти. И в конце концов я решил, что лучше умереть сразу, чем умирать каждый день, так сказать, в рассрочку.

Вначале я задумал было умереть дома. Но поразмыслив, отказался от этой мысли, ибо все тогда увидели бы, в какой бедности и нищете я жил, и я бы опозорился на весь мир.

— Не смог я при жизни побывать в красивых местах, так хоть умру в одном из них, — сказал я себе, — и, как породистая кошка уползает околевать, так и я направил свои стопы в далекую прекрасную местность.

Перед тем как умереть, я спросил самого себя:

— Каково твое последнее желание? Ну, говори!

— Жить, — раздался ответ из глубины моей души.

— Ну, это ты брось, — сказал я. — Если тебя спросили, каково твое последнее желание, то нечего задаваться и поднимать кверху нос. Ты скажи что-нибудь такое, что бы было выполнимо.

— Жить! — снова раздался из глубины души тот же голос.

— Замолчи, бессовестный! — отчитал я этот голос и тут же заткнул себе рот рукой, боясь допустить какое-нибудь новое нарушение закона о печати.

— И что же ты хорошего видел на этом свете, чертов сын? Ведь жил, как муха под хвостом лошади.

Сказав это, я закрыл глаза и отошел в обитель вечности, где господствует милосердие всевышнего и вечный покой [1] Слова заупокойной мусульманской молитвы. . Мое тело вытянулось в придорожной канаве. Какой-то прохожий пнул меня раза два ногой, потом начал всего обыскивать. Когда он рылся в моих внутренних карманах, мне стало щекотно. Но поскольку я умер, то я, конечно, не должен был подавать голоса.

Денег он не нашел. Не обнаружив на мне даже маленькой годной на что-нибудь безделицы, вроде авторучки, кольца или зажигалки, он с негодованием плюнул мне в лицо и затем окликнул проходящего мимо полицейского.

— Вот здесь кто-то умер. И на человека-то не похож!

Они вместе с полицейскими еще раз обыскали меня.

— На нем ничего нет. Нельзя выяснить, кто он такой, — сказал прохожий.

Однако полицейский не согласился:

— Ну, нет, так не выйдет. Я сейчас же, немедленно, выясню, кто он!

И показав на свой номер и револьвер в заднем кармане, добавил:

— Не зря же, дорогой мой, мы носим все это. Нам даже сам ветер иногда кое-что говорит! Я сейчас же без труда узнаю, кто он.

— А как же ты узнаешь?

— Заставлю сказать, — рассмеялся полицейский.

— Но ведь он же мертвый.

— А ты не торопись. Живого всякий сумеет заставить говорить. У меня, вот увидишь, мертвый соловьем зальется. Мы можем заставить говорить не то что мертвых, у нас даже камни надгробные заговорят, да еще так, что подумаешь, будто это сам хафиз Бурхан читает газели.

Рылись, рылись они в моих карманах и наконец нашли там стихи, написанные мною одной золотушной девице из квартала Фатих и учительнице из Бурсы.

— Нет, не стоит, не стоит, — заявил полицейский, увидев стихи, — не стоит заставлять его говорить. Ведь этот тип — поэт. Заставить его говорить — пара пустяков, но если он заговорит, тогда его уж не остановишь, пусть хоть соберутся полицейские силы семи великих держав и прибудет представитель Организации Объединенных Наций.

С этими словами полицейский оставил меня в покое и зашагал прочь.

— А зачем же ты уносишь стихи? — поинтересовался прохожий.

— Стихи — очень темная вещь. Может быть, по ним можно будет установить доказательства виновности, вот потому я и беру их.

А я так и остался лежать в канаве.

Вот каким образом, брат мой Слепень, я умер. Но этим дело не кончилось. Да и как оно могло этим кончиться? Ты думаешь умереть — это так просто? Куда там! Поверь мне, если ты умрешь когда-нибудь, то будешь тысячу раз раскаиваться в этом. Мы уже дошли до такой точки, что и жить не живется, и умирать не умирается.

В следующем своем письме я расскажу тебе, что со мной приключилось дальше. А пока передай привет всем помнящим и спрашивающим обо мне. Кстати, я сказал «всем спрашивающим» и вдруг вспомнил. Дорогой мой, умоляю тебя, не говори, пожалуйста, моим кредиторам, где я. Ты ведь знаешь, среди них есть один, который, чтобы заставить меня расплатиться, пойдет даже на смерть и придет сюда. Так что не давай мой адрес всякому встречному и поперечному вроде этого моего кредитора.

Целую тебя в глаза.

Твой брат

Умерший Ишак

Любимый брат мой Слепень!

В предыдущем письме я рассказал тебе о том, как я умер, вернее, как я растянулся в придорожной канаве. Но главные неприятности начались потом. Около меня начали останавливаться прохожие. Собралась толпа. Какой-то гражданин, став надо мной, закричал:

— Ой! Что же мы за люди? На наших глазах умирает человек, а нам хоть бы что!

Другой поддакнул:

— Верно сказано, клянусь честью! В стране не осталось и одного человека! Сколько тут народа, но никто и пальцем не пошевельнет!

Затем раздались голоса:

— Нет ли доктора? Доктор!..

— Самое лучшее позвонить…

— Пока дозвонишься, человек умрет.

— Ох, если б только умер! Птицы растащат и черви съедят, так что и кусочков не соберешь.

— Думаете, в нынешние времена легко поговорить по телефону? Только болтают об этом.

— Вай-вай! Человек на глазах умирает! Эх, братцы, нет у нас жалости и сострадания…

Какой-то юноша сказал рядом стоящему:

— Вот в Европе и Америке таких вещей не происходит. Это страны цивилизованные. Там организации общественной помощи. Стоит упасть собаке на улице, сейчас же подбегают к ней, кладут в машину и отправляют в ветеринарную больницу.

— Дудки, — возразил его сосед. — В Европе и Америке никто ни в чьи дела не вмешивается. Там каждый занят своим делом. Если кто-нибудь скажет соседям: «Умираю, дайте воды, ради бога», — никто и глотка не даст. Понял ты это?

— А вы, эфенди [2] Эфенди — «господин» (вежливое обращение). , ездили в Европу, что так говорите?

— Если и не ездил, то слышал от тех, кто ездил. К тому же я и читаю… Можно подумать, что вы там были?

— Разумеется. В прошлом году наше общество взаимопомощи на пароходе «Битлис» предприняло двухнедельный туристический рейс по Средиземному морю. Должен вам сказать, эфенди мой, объездил я всю Грецию, Италию, Испанию, все страны на берегу Средиземного моря. И в результате узнал я такое, что…