Азиз Несин - Письма с того света

— Эй! Неужели среди вас нет ни одного совестливого человека, а?

— А если и есть, то что!

— Надо бы позвонить с полицейского поста.

— Вот если бы сюда «скорую помощь»…

— В Европе и Америке никто из частных граждан не вмешивается в дела живых и умирающих. Почему? Потому что это цивилизованные страны и там есть специальные люди, которые должны заниматься такими делами. Существуют специальные организации, которые подбирают упавших на дорогах, упавших и умирающих, упавших, но еще не умирающих. Там, не так как у нас, прохожие не останавливаются около умирающего человека, чтобы поглазеть, как он умирает, а проходят себе мимо. Пусть его подымают и делают, что хотят, те, кто уполномочен.

— Надо хотя бы расстегнуть ему ворот.

— Лучше всего было бы сделать ему массаж.

— А если растереть ноги и руки да нажать на грудь, он, может быть, придет в себя.

— Да нет, наверное, уж умер.

— Душа наша ведь подобна птице, сейчас она здесь, а глядишь — ее уж и нет.

— Всех нас ждет такой конец.

— Нет, братец, мы не люди. Столько толпится народу, и никто не поможет несчастному!

Любимый брат мой Слепень! Сказать по правде, такой разговор мне очень понравился. Знай я, что все это обернется так забавно, то раньше, в трудную минуту, непременно выкинул бы подобный номер, притворившись мертвым на многолюдной площади большого города. Но теперь я не мог выкидывать номера, ибо дал себе слово умереть. К тому же нарушить слово при народе, менять свое решение, просто стыдно. Ведь это смерть, а не политика, чтобы вертеть то в одну, то в другую сторону.

Около меня все время толпились люди. Они внимательно разглядывали меня, а когда им надоедало, уходили. Вместо них приходили другие, и их оказывалось еще больше.

Чтобы посмотреть, как я умираю, люди толкались, давили друг друга, кричали.

Одна женщина, толкнув стоявшего перед ней ребенка, сделала ему замечание:

— А тебе, такому клопу, что здесь нужно?

— Нет у нас никакого воспитания. А ведь вроде для родины растят детей! Бросают на произвол судьбы, надеясь на милость господню.

— Сынок, у тебя что, дела нет?

— Нынче свет прямо без отцов и матерей.

Наступила очередь изучать мою персону, мою голову, уши, глаза.

Один заметил:

— Взгляните на его обувь. На одном ботинке черный шнурок, на другом коричневый.

Я так смутился, что хотел убрать под себя ногу, чтобы спрятать этот злосчастный черный шнурок. Но ведь я умер, и мне стыдно было двигаться. Тогда-то я понял, что перед тем как совершить какое-либо дело, человек во что бы то ни стало должен все как следует обдумать. Если тебе надлежит умереть, заранее обдумай, какую позу надо принять в земле, и ложись соответственно.

Я совсем забыл, что у меня разные шнурки, и не подумал, что внимательные граждане это сразу же заметят.

Другой сказал:

— Держу пари, что его обувь чинили не меньше четырех раз.

Больше всех огорчилась одна женщина, пожилая, но еще не настолько, чтобы обивать пороги мечети и лишать себя красок и штукатурки:

— Вах-вах! Посмотрите-ка на эти ресницы, какие длинные-предлинные! Жаль человека!

Людей никогда не поймешь. Кто интересуется ресницами, кто волосами. Кому могло прийти в голову, что эта женщина влюблена в длинные ресницы?

— Брюки-то внизу — мочалкой.

— Эй вы!.. Ну что вы стоите, сообщите же кому-нибудь. Позвоните… Доктора!

— Да, в людях не осталось ничего похожего на сострадание.

— Прямо на глазах умирает.

— Посмотрю-ка, жив ли?

— Жив ли, нет ли, братец, надо нам как-то проявить свою человечность.

— Сколько, вы думаете, ему лет?

— Лет сорок пять.

— Не думаю, от силы лет тридцать.

— Я знаток людей. Только раз посмотрю и сразу определяю. Это какой-нибудь чиновник. К тому же с ограниченным доходом.

— И ростом мал.

— Рост не определяет возраст.

— А знаете, что я вам скажу? Такая смерть — что за смерть! Вот когда человек повесится, тогда есть на что посмотреть!

Любимый брат мой Слепень! Ровно семь часов и тридцать четыре минуты валялся я в той канаве. Сограждане мои один за другим приходили смотреть, как я умираю. Все жалели, охали и с горечью говорили друг другу, что мы люди недоброго сердца и нисколько не помогаем друг другу. Были и такие, что заходили в своей ругани еще дальше.

В момент, когда меня должны были извлечь из канавы, некто, по моему предположению, учитель, заявил:

— Если бы я узнал раньше, то привел бы сюда детей и показал, как умирает человек. Это было бы им полезно.

— Ты что, ни разу в жизни не видел смерти? — заметил ему гражданин, пытавшийся протолкаться через толпу.

В это время другой выскочил с криком:

— Граждане! Прошу вас, станьте в очередь, тогда все увидим.

— У-ух, ну и денежки были бы в этом дельце! — сокрушался один ловкач. — Что бы мне отпечатать билеты и показывать, как умирает человек! Ведь богачом мог стать.

Когда меня бросали в машину «скорой помощи», подбежал какой-то любопытный гражданин и взмолился:

— Подождите немного! Ну что вам стоит! Если бы вы знали, как долго я бежал, чтобы только посмотреть!

Его спросили:

— Это что, знакомый ваш или родственник?

— Нет, но мне сообщили, и я заинтересовался. Только поздно сказали. А ведь я из такой дали прибежал.

Очень жаль, что меня не показали этому любопытному гражданину. Дети и несколько юношей некоторое время бежали за автомобилем, пока не поняли, что человек не может состязаться в беге с машиной.

Любимый брат мой Слепень!

Свое путешествие в машине «скорой помощи» опишу тебе в следующем письме.

Шлю привет, целую твои глаза.

Твой брат

Умерший Ишак

Любимый братец Слепень!

Прежде всего приветствую тебя и целую твое жало. Посылаю третье письмо.

В предыдущих двух письмах я рассказывал, как умер и как мой труп, валявшийся в канаве у дороги, бросили в машину «скорой помощи». Теперь же слушай о том, что стряслось со мной дальше.

Меня положили в машину. Не проехали мы и пятидесяти метров, как мотор чихнул и замолк. И больше уж не заработал. Шофер некоторое время ругался, как оратор, извергающий огонь на своих политических противников, затем стал нажимать на стартер и копаться в моторе. Все его усилия были напрасны, машина не трогалась с места и стояла как вкопанная. Собралась толпа.

— У нас чуть что, сразу толпа. Прямо-таки живем толпами, — сказал шофер и обратился к людям. — Подтолкнем-ка немного машину, ребята!

Никто не откликнулся. Шофер повторял свою просьбу и каждый раз по-иному: взывал к совести, состраданию, заговорил о родине, о нации. Наконец, увидев, что ни на кого это не действует, взмолился: «Ради Аллаха!» Не успел он произнести «ради Аллаха», рвение напало на народ. Машину схватили справа и слева, спереди и сзади, за колеса и за крышу. Но делали они это так, как иногда дама высшего света, вынужденная пожать руку человеку низкого общественного положения, касается этой руки этак слегка, самыми кончиками пальцев. Вот как толкали машину. Зато, обрати внимание, как шумели и кричали! Все воодушевляли друг друга: