Миервалдис Бирзе - Розовый слон [сборник]

— Ты, наверное, тут выращиваешь и дождевых червей, — промолвил я, потому что из сельскохозяйственных премудростей я овладел только этой темой.

— Да, да! — отозвался Янэлсинь, и в широкой улыбке концы усиков поднялись до самого носа. Наверное, он даже и не заметил мое бледное, удрученное тошнотой лицо. — Черви есть. Трех сортов: маленькие красные с желтыми колечками, обычные бледные и длинные проворные. Маленькие вон там, в углу, под конским навозом. Сходим, я покажу.

По аромату белой сирени я догадался, что это жена Янэлсиня положила мне в рот что-то круглое.

— Доморощенный персик! — победно воскликнула она.

Я машинально раскусил его, проглотил и тогда начал медленно терять сознание, потому что в животе стали набухать политые пивом конские бобы. Они действовали подобно бомбе замедленного действия, и, лишаясь чувств, я потащился в сторону калитки.

Я был согласен забыть про эти пятьдесят рублей, может быть, даже еще и доплатить пятерку, лишь бы кончилось такое состояние, будто я целую неделю на маленькой лодочке ездил по штормовому морю от Лиепаи до Риги и обратно.

— Жаль, что сейчас не весна, я показал бы тебе тюльпаны, — провожая меня, ворковал Янэлсинь. — Тебе-то как мужчине я мог бы показать, а то ведь тюльпаны очень… очень бесстыжие цветы. Когда цветок распускается, так и кажется, что он хочет целоваться. Одни тюльпаны у меня, знаешь, как ночник из женской спальни…

Минутку спустя по моему требованию вызвали врача. Когда я садился в машину врача, чтобы поехать в аптеку за английской солью, у калитки прелестного садика, обвитой плетями хмеля, стояла вся гостеприимная семья Янэлсиней. Жена с посеребренной рукой радостно помахала мне и воскликнула:

— Останьтесь! Я приготовлю вам салат из лепестков далий.

Славные кучерявые девчушки делали книксен. Янэлсинь пригладил усики и, когда автомобиль тронулся, вспомнил:

— Как жаль, что так получилось, я хотел отдать тебе деньги… А завтра у меня их уже не будет, я покупаю мотороллер.

Если теперь кто-нибудь приглашает меня в гости, я прежде всего осведомляюсь, нет ли у него возле дома маленького выращенного своими руками садика, в котором растут карликовые деревца. Если есть, то в гостя не хожу. В связи с этим я приобрел славу человека, не любящего природу, и члены местного общества садоводов и пчеловодов приняли решение отпустить мне цветы только по случаю моих похорон.

1964

Врач, который пересказал мне этот случай, просил его имя не называть.

— Я буду рассказывать очень откровенно, — оправдывался он, — а откровенность, как известно, иной раз вызывает недоразумения.

За правильность этого высказывания пусть отвечает он сам, я привожу только его рассказ.

"Перед операцией я, как всегда, был уверен, что все закончится хорошо, потому что я отношусь к тем, кто не рискует. Газовую педаль машины я всегда нажимаю так осторожно, будто под ней мозоли дорогого мне человека, и, какие бы красавицы ни посылали меня за водяными лилиями, в озеро я заплываю только до тех пор, пока могу еще достать ногами до дна. На рентгеновском снимке больного видны были спайки, которые прикрепляли легкое к грудной клетке, не позволяя сомкнуться легкому, стало быть, и каверне — дыре в верхушке легкого. А свежая каверна — пренеприятная штука, в ней, как цыплята в инкубаторе, выводятся туберкулезные бациллы, отсюда они высеиваются по всему легкому. Словом, мне нужно было прижечь спайки.

Я начал процедуру мытья рук. Она необходима и скучна. Пока моешь руки, ты вспоминаешь и медицину, и ее побочные ответвления. Мои родственники старшего поколения — лютеране. Представителей других вероисповеданий они называют нехристями, поэтому и некритически высказываюсь только о католиках и православных. Изредка заглядывая в какую-нибудь церковь, чтобы полюбоваться стремительными готическими арками или посмотреть скульптуры прелестных ангелов, я обращал внимание на методические и весьма сложные церемонии служителей культа: то они произносят определенные трудно понимаемые изречении, то в заданный момент кланяются алтарю, затем, пропев соответствующую фразу, на некоторое время опускаются на колени. Я непременно бы запутался во всем этом, и вполне возможно, что, молясь и прося небесного садовника ниспослать теплый дождик, я своими превратными действиями вызвал бы град или снег. Священники, бедняжки, годами учатся этому премудрому ремеслу. Вот о чем думал я, пока соответствующее количество минут мыл руки под проточной водой и тщательно тер концы пальцев стерильными щеточками. Затем я опустил ладони в раствор нашатырного спирта. Пары его здорово щекотали нос и бодрили дух. Может быть, следовало бы подавать нашатырный спирт как обязательную добавку к питьевому, скажем — рядом с рюмочкой водки класть тампончик смоченной в нашатыре ваты. И если на званом вечере, к примеру, с возгласом "Поехали!" все подносили бы к носу и этот тампончик, то головы невольно откидывались бы назад, как от удара боксера по челюсти. И как знать, вдруг это стало бы новым способом в борьбе с пьянством.

— Камфару! — крикнул я, и сестра, коварно спрятав длинную иглу под марлей, поспешно удалилась, чтобы ввести в мягкое место оперируемого, камфарное масло для подкрепления сердца. Сам я тем временем три раза по три минуты натирал пальцы очень чистым спиртом, пока кожа не стала морщинистой, будто я целую неделю возился в мыльной пене с заношенными воротничками. Я повязал марлевую маску, как японец во время гриппа, и, высоко подмяв чистые руки, направился в операционный зал. Это довольно торжественный момент, когда руки врача считаются как бы священными и никто не имеет права прикоснуться к ним, чтобы не прилепить какой-нибудь ядовитый микроб.

Я проверил, приготовлена ли игла для анестезии, острый ли нож, и сказал:

— Больного!

Вошел больной, парень лет двадцати, назовем его Кирмушкой. Вошел и остановился у дверей. Теперь он выглядел еще меньше, чем был на самом деле. Кирмушка из-под черных бровей бросал вокруг пугливые взоры, будто хотел удостовериться, не спрятался ли кто-нибудь с палкой за дверью, казалось, он вот-вот пустится наутек обратно в свою согретую постель. Впрочем, в длинных белых кальсонах еще ни один мужчина не выглядел героем, подумал я и приветливо кивнул:

— Ложитесь так, чтобы левая рука была бы под левым ухом, хорошо… — и сразу же мне подумалось, что тут что-то не в порядке.

Маленький Кирмушка, смелый тракторист с торфоразработок, еще вчера был рассудительным парнем и посмеивался над пустяковой операцией, а теперь, пугливо оглядываясь по сторонам и выпятив толстую нижнюю губу, мелкими шажками приближался к операционному столу, как несчастный жених к алтарю, а стол был застлан белым, как брачная постель. Тут сестра схватила парня за руку, и Кирмушка, наверное постеснявшись, как и весь многострадальный род мужской, сопротивляться женщине, тяжело вздохнув, лёг на левый бок.