Array Коллектив авторов - Морские досуги №4

— Не обижайся капитан-лейтенант. Всё знаю, придём с моря, дам тебе отдохнуть. А сегодня надо вводить эту лодку в строй.

Меня тронуло такое внимание, и от переполнивших меня чувств, направился в первый отсек.

Самые неприятные для подводников выходы — на испытания после всяких ремонтов в заводах и, в частности, на глубоководные испытания. «Глубоководка» — так называют ежегодные погружения лодки на предельную рабочую глубину в целях испытания корпуса и забортных механизмов. На них избегали ходить и представители заводов. Поэтому и неудивительно, что Вася Батон, капитан 3 ранга, минёр этой лодки, опытнее меня, вдруг «серьёзно» заболел. На таких выходах происходят всякие «случайности», о которых тогда не принято было распространяться. Не обошлось без «рядового случая» и на сей раз.

Придя к утру в полигон глубоководных испытаний, комдив принял решение начать испытания без надводного обеспечения, нужно было спешить. К слову, на флоте, как и у автомобилистов, многие «ЧП» происходят именно из-за спешки — почему-то всё должно делаться срочно.

Ритуал глубоководных испытаний сложен: через каждые 10 метров глубины лодка задерживается, всё тщательно осматривается и прослушивается, и только после докладов из всех отсеков — «Отсек осмотрен, замечаний нет!» — она преодолевает следующие 10 метров. И так до глубины 270 метров….

Но в тот раз на глубине между 230 и 240 метров, когда, имея дифферент на нос, субмарина медленно шла в глубину, в первом отсеке раздалось шипение, хлопок и весь отсек сразу заволокло плотным туманом. Я, стоя у переговорного устройства «Нерпа», только успел доложить в центральный пост: «Пробоина в первом отсеке!» — и бросился искать вместе с матросами эту самую пробоину. Сделать это было сложно. Струя била откуда-то из-за трубопроводов, переплетений которых в подводной лодке не счесть, и была такой силы, что сбивала с ног. Глубина была уже около 260 метров, а это составляло давление свыше 25 атмосфер. Для подпора был дан воздух высокого давления в отсек, да и в центральном посту не дремали. Вскоре, продутая аварийно, лодка, как пробка из шампанского, выскочила из объятий глубины и закачалась на поверхности моря. Описывать весь сложный процесс борьбы за живучесть — весьма неприятное занятие. Надо отдать должное — панике тогда никто не поддался. После всплытия выяснилось, что «пробоиной» стала прокладка, вырванная из фланца трубопровода, связанного с забортной водой. Но, несмотря на такую, казалось, незначительную пробоину, воды в отсек набралось изрядно, и она полностью затопила электронасос в трюме, за который очень переживал механик.

Меня вызвали на мостик, и комдив начал расспрашивать меня обо всём подробно. Когда я хорошо отозвался о моральном духе личного состава, то флагманский механик Женя Кобцев не выдержал и встрял в разговор: «Товарищ комдив, надо разобраться — по «НБЖ» (Наставление по борьбе за живучесть) они действовали или нет?!». На что последовала резкая отповедь Голоты: «Да пошёл ты! Главное — всплыли! Идём в базу, там будем разбираться!».

Лодка направилась в базу. Все переживали это событие, но было приказано до выяснения окончательного вердикта не распространяться со своими версиями.

К обеду я попал домой. Жена с дочкой гуляли, и меня опять встретила тёща. По моему усталому виду она поняла: что-то на этом выходе в море было не так. Но, умудрённая жизнью, не стала пристовать с распросами, а направила меня в ванную, а сама стала хлопатать на кухне.

После первой рюмки коньяку я лёг в кровать и провалился в забытьё, где продолжал бороться за живучесть отсека…Проснулся от тихого разговора Анны Никитичны с моей женой. Она настойчиво убеждала дочь ласковее относиться ко мне и ценить нелёгкую службу подводников. Из их разговора я с удивлением узнал, что пока я был в море, мать молилась за меня, чувствуя сердцем, что неспроста меня назначили на этот выход. А я-то считал её неверующей. Тогда, наверное, я и понял, что молитвы близких спасают не только подводников, но и других от всяких напостей….

Я потом пережил ещё не одно глубоководное погружение, остался на поверхности жизни, но то запомнил на всю жизнь, и уверен, что молитва матери тогда сыграла не последнюю роль….

Служба продолжалась. И вот я на атомоходе. Тревоги и неожиданные выходы в море продолжаются….

Через полгода после вышеописанной боевой тревоги наша атомная ракетная подводная лодка ушла на боевую службу в Средиземное море. О том, что мы идём в Средиземное море, узнали только выйдя в море, погрузившись и начав поход, когда вскрыли пакеты. Штурман заготовил карты на весь мировой океан. Этот район ещё не был освоен нашими атомоходами. Мы были первыми и как первым нам пришлось решать многие вопросы впервые.

Но главное, в июне 1967 г. мы оказались в центре мировых событий — началась арабо-израильская война. На никакие уступки Израиль не идёт. И опять мир стоит на пороге войны горячей, а мы горанты мира. Сегодня об этом мало кто помнит, человечеству свйственно забывать уроки истории, а нам это стоило здоровья и нервов. Как пишут американские авторы: «Как только началась арабо-израильская война, командиру «К-131» было приказано в течение 15 часов подготовить лодку к нанесению ракетно-ядерного удара по Тель — Авиву.

Командир был ошеломлён. Он вовсе не хотел стрелять по Тель-Авиву, но знал, что не может не выполнить приказ…».

Одно дело писать, видя бой со стороны, другое — пережить его. Но, слава Богу, обошлось и в тот раз. Только одним своим присутствием атомоход сумел погасить накал страстей. Мы выполнили свой долг, но не были отмечены наградами. Обиды не держим — это наша работа.

По возвращении в базу после 92 суток похода началась повседневная, изматывающая рутинная работа, где мы были уже не главные. Во всём бал правил береговой чиновник, прикрывающийся морем, словно одеялом….

Через полмесяца после возвращения я встретил в посёлке Заозёрный своего сокурсника Льва Каморкина. Он гулял со своей малой дочкой, а я со своей. Пока дети знакомились, мы разговорились. Он сказал мне, что их подлодку направляют на боевую службу в Средиземное море, а у него нет желания идти в эту автономку. Я ответил ему, что знаю об этом, так как их командир Степанов приходил к нам за нашим опытом похода в СРМ, так моряки называют этот морской театр. Лев сетовал на то, что у него из-за этого похода срывается учёба на офицерских классах по минно-торпедной специальности. Он категорически был против командирской карьеры.

Он любил минно-торпедное оружие, но не любил его применение, от него гибло сразу много людей. Мы вспомнили с ним одну горькую истину, которую высказал когда-то в шутку один из уважаемых наших преподавателей. Мы называли его «папа Лонцих». Приставку «папа» он получил, наверное, за чисто домашний, неофицерский и нестроевой вид. « Напьясно («папа» картавил) мы готовим из вас убийц массового масштаба». Это по поводу «отключившегося» на занятиях минного факультета курсанта. Мало кто задумался над этой шуткой всерьёз…. Как и не думали мы тогда с Каморкиным, что это была наша последняя встреча. Остались только воспоминания о нём.