Николай Лейкин - Под южными небесами

-- Не забудь запереть дверь на ключъ, да убери свой бумажникъ и паспортъ подъ подушку,-- командовала ему супруга.

-- Ну, вотъ... Вѣдь мы въ гостинницѣ. Неужели ужъ въ гостинницѣ-то?..-- проговорилъ супругъ.

-- А кто ее знаетъ, какая это гостинница! Пріѣхали ночью, не видали ни людей, ни обстановки. Да наконецъ, давеча самъ-же ты говорилъ, что, можетъ быть, эта гостинница находится гдѣ-нибудь на окраинѣ города, въ захолустьѣ. Сундукъ давеча внесъ къ намъ въ комнату совсѣмъ подозрительный человѣкъ, черный какъ жукъ, и смотритъ изподлобья.

-- Хорошо. Вотъ этого совѣта послушаюсь.

Николай Ивановичъ положилъ подъ подушку часы, бумажникъ и сталъ влѣзать на французскую высокую кровать, поставивъ около себя, на ночномъ столикѣ, зажженную свѣчку.

Въ трубѣ опять завыло отъ новаго порыва вѣтра.

-- Холодновато, холодновато здѣсь на югѣ,-- пробормоталъ онъ, укрываясь по французскому обычаю периной.-- Какъ мы завтра въ море-то купаться полѣземъ? Поди, и вода-то теперь отъ такого вѣтра холодная, такая-же какъ у насъ въ Петербургѣ.

-- Ну, вотъ... Вѣдь здѣсь купаются въ костюмахъ, а костюмы эти шерстяные. Въ костюмахъ не будетъ такъ ужъ очень холодно. Все-таки въ одеждѣ,-- отвѣчала Глафира Семеновна.

Черезъ пять минутъ супруги спали.

IX.

Ночью утихла буря, пересталъ дождь и на утро, когда Николай Ивановичъ проснулся, онъ увидѣлъ, что въ окна ихъ комнаты свѣтитъ яркое южное солнце. Онъ проснулся первый и принялся будить жену. Глафира Семеновна проснулась, потянулась на постели и сказалъ:

-- Всю ночь снились испанскіе разбойники. Въ чулкахъ, въ башмакахъ, въ курткахъ, расшитыхъ золотомъ и съ ножами въ рукахъ. Все будто-бы нападали на насъ. А мы въ лѣсу и ѣдемъ въ каретѣ. Но я почему-то не пугалась. Да и не страшные они были, а даже очень красивые. Нападаютъ будто на насъ и трубятъ въ рога.

-- Это вѣтеръ всю ночь завывалъ, а тебѣ приснилось, что въ рога трубятъ,-- замѣтилъ Николай Ивановичъ.

-- А одинъ будто-бы съ головой, повязанной краснымъ платкомъ... Точь въ точь, какъ мы видѣли въ оперѣ... А одинъ изъ нихъ ворвался въ карету, схватилъ меня на руки и понесъ будто-бы въ лѣсъ.

Николай Ивановичъ покрутилъ головой.

-- И всегда тебѣ мужчины снятся, которые тебя на рукахъ таскаютъ,-- проговорилъ онъ: -- Но я молчу. А приснись мнѣ испанки, такъ ты-бы ужъ сейчасъ набросилась на меня отъ ревности, хотя-бы я ни одной изъ нихъ на рукахъ и не таскалъ,

-- Полно врать-то! Когда-же это я за сонъ?.. На дворѣ, кажется, хорошая погода?-- спросила она.

-- Прелестная. Солнце свѣтитъ во всю...

Онъ отворилъ окно и сквозь пожелтѣвшую уже листву платана увидалъ голубое небо, а между двумя домами виднѣлся кусокъ морской синевы. Не взирая на восемь часовъ утра, уличная жизнь уже началась. Сновалъ народъ по тротуару, проѣзжали извозчики въ пиджакахъ, красныхъ галстукахъ и въ испанскихъ фуражкахъ безъ козырьковъ съ тульями, надвинутыми на лобъ. Везли каменный уголь въ телѣгѣ, запряженной парой рыжихъ быковъ съ косматыми гривами между роговъ, тащился сѣрый оселъ съ двумя корзинками, перекинутыми черезъ спину, въ которыхъ былъ до краевъ наложенъ виноградъ. Щелкали бичи, бѣжали въ школу мальчики съ связками книгъ, пронзительно свистя въ свистульки или напѣвая какіе-то разудалые мотивы. Въ домахъ черезъ улицу были уже отворены магазины. Николай Ивановичъ увидалъ газетную лавку, кондитерскую съ распахнутыми настежъ дверями и наконецъ вывѣску "Hotel de l'Europe".

-- Знаешь, Глаша, вѣдь мы хоть и на удачу пріѣхали въ эту гостинницу, а остановились въ центрѣ города, да и море отъ насъ въ ста шагахъ. Вонъ я вижу его,-- проговорилъ Николай Ивановичъ.

-- Да что ты!-- воскликнула Глафира Семеновна и тотчасъ-же, воспрянувъ изъ постели, принялась одѣваться.-- Неужели видно море?

-- Да вотъ одѣнешься и подойдешь къ окну, такъ и сама увидишь.

-- А купающихся видно? Вѣдь тутъ такъ прямо на виду у всѣхъ, безъ всякихъ купаленъ и купаются мужчины и женщины. Мнѣ Марья Ивановна разсказывала. Она два раза ѣздила сюда.

-- Нѣтъ, купающихся-то не видать. Да вѣдь рано еще.

Глафира Семеновна торопилась одѣваться. Она накинула на юбку утреннюю кофточку и подскочила къ окошку.

-- Быки-то, быки-то какіе съ косматыми головами! Я никогда не видала такихъ. Шиньоны у нихъ,-- указывала она на пару воловъ, тащущихъ громадную телѣгу со строевымъ лѣсомъ. Смотри-ка, даже собака телѣжку съ цвѣтной капустой и артишоками везетъ. Бѣдный песъ! А кухарка сзади телѣжки подъ краснымъ зонтикомъ идетъ. Должно быть, что это кухарка... Вотъ за этого несчастнаго пса я уже нахлестала-бы эту кухарку. Вези сама телѣжку, а не мучь бѣдную собаку. Смотри, собака даже языкъ выставила. Нѣтъ здѣсь общества покровительства животнымъ, что-ли?

Но Николай Ивановичъ ничего не отвѣтилъ на вопросъ и самъ воскликнулъ:

-- Боже мой! Михаилъ Алексѣичъ Потрашовъ на той сторонѣ идетъ!

-- Какой такой Михаилъ Алексѣичъ?

-- Да докторъ одинъ русскій... Я знаю его по Москвѣ. Когда ѣзжу въ Москву изъ Петербурга, такъ встрѣчаюсь съ нимъ въ тамошнемъ купеческомъ клубѣ. Вотъ, значитъ, здѣсь и русскіе доктора есть.

-- Еще-бы не быть! Я говорила тебѣ, что теперь здѣсь русскій сезонъ,-- отвѣчала супруга.

-- И еще, и еще русскій!-- снова воскликнулъ мужъ.-- Вотъ Валерьянъ Семенычъ Оглотковъ, переваливаясь съ ноги на ногу, плетется. Это ужъ нашъ петербургскій. Онъ лѣсникъ. Лѣсомъ и бутовой плитой онъ торгуетъ. Смотри-ка, въ бѣлой фланелевой парочкѣ, бѣлыхъ сапогахъ и въ голубомъ галстукѣ. А фуражка-то, фуражка-то какая мазурническая на головѣ! У насъ въ Петербургѣ солиднякомъ ходитъ, а здѣсь, смотри-ка, какимъ шутомъ гороховымъ вырядился! Батюшки! Да у него и перчатки бѣлыя, и роза въ петлицѣ воткнута! Вотъ ужъ не къ рылу-то этой рыжей бородѣ англичанина изъ себя разыгрывать,-- прибавилъ Николай Ивановичъ и сказалъ женѣ:-- Однако, давай поскорѣй пить кофей, одѣнемся, да и пойдемъ на берегъ моря. Всѣ внизъ къ морю спускаются. Туда и докторъ Потрашовъ пошелъ, туда и Оглотковъ направился.

Онъ позвонилъ и приказалъ явившейся на звонокъ горничной, чтобы подали кофе.

-- Женская прислуга здѣсь, должно быть,-- проговорилъ онъ.-- Люблю женскую прислугу въ гостинницѣ и терпѣть немогу этихъ чопорныхъ фрачниковъ лакеевъ съ воротничками, упирающимися въ бритый подбородокъ. Рожа, какъ у актера, и надменная, пренадменная. То-ли дѣло молоденькая, миловидная горничная, кокетливо и опрятно одѣтая! Въ чепчикѣ, въ фартучкѣ... Люблю!

-- Еще-бы тебѣ не любить горничныхъ! Ты волокита извѣстный...-- пробормотала жена.

-- Ну, вотъ видишь, видишь -- подхватилъ супругъ. Я сказалъ тебѣ давеча, когда ты мнѣ разсказывала твой сонъ объ испанцахъ... Чуть я что -- сейчасъ и ревность, сейчасъ и упреки. А я вѣдь, небось, не попрекнулъ тебя испанцами-разбойниками.