Николай Лейкин - Под южными небесами

Сзади ея перебѣжалъ и Николай Ивановичъ.

Супруга стояла въ швейцарской и говорила:

-- Коробки со шляпками... Бога ради, коробки со шляпками чтобъ не замочило! Ле картонъ авекъ де шапо... ля плюй... же ву при, авекъ параплюи... Николай Иванычъ, бери зонтики и бѣги въ карету за коробками.

VIII.

Комната въ гостинницѣ осмотрѣна супругами. Цѣна сообщена. Ихъ сопровождалъ хозяинъ французъ, тотъ самый, который вымочилъ изъ гостинницы съ зонтикомъ къ Глафирѣ Семеновнѣ.

-- Дорого...-- сказалъ Николай Ивановичъ въ отвѣтъ на объявленную цѣну.-- Се шеръ... Больше шеръ, чѣмъ въ Парижѣ. А Пари дешевле...

Онъ хотѣлъ было торговаться, но Глафира Семеновна перебила его.

-- Брось... Біаррицъ вѣдь самое дорогое, самое модное мѣсто,-- сказала она.-- Здѣсь само собой дороже Парижа.

-- Модное-то модное, но почемъ знать, можетъ быть мы не въ центрѣ города, а въ какомъ нибудь захолустьѣ? Да и вѣрно, что въ захолустьѣ, судя по той пустынной дорогѣ, по которой мы ѣхали.

-- А если это въ захолустьѣ, то ночь переночуемъ, а завтра и переѣдемъ. Вѣдь завтра утромъ пойдемъ смотрѣть городъ и увидимъ, въ захолустьѣ это или въ центрѣ.

Пока они разговаривали по-русски, французъ-хозяинъ хлопалъ глазами.

-- Если вы возьмете у насъ полный пансіонъ, то, разумѣется, вамъ обойдется дешевле,-- проговорилъ онъ по-французски.

Глафира Семеновна перевела мужу.

-- Какой тутъ пансіонъ!-- воскликнулъ тотъ.-- Надо прежде испытать завтра -- чѣмъ и какъ здѣсь кормятъ, а потомъ ужъ уговариваться о пансіонѣ. Нонъ, нонъ, пансіонъ деменъ, завтра пансіонъ,-- далъ онъ отвѣтъ хозяину.-- А апрезанъ -- доне ну дю тэ... тэ рюссъ... русскій чай и манже, манже побольше. Глаша! Ты лучше меня говоришь. Скажи ему, чтобъ подали намъ чаю, молока, кипятку къ чаю и поѣсть чего нибудь.

Начала ломать французскій языкъ Глафира Семеновна. Хозяинъ понялъ и объяснилъ, что ѣды теперь онъ никакой не можетъ дать, кромѣ хлѣба, масла и яицъ, такъ какъ кухня уже заперта. Она перевела мужу.

-- Ну, чортъ его дери, пусть дастъ къ чаю хоть хлѣба съ масломъ и яйца.

Хозяинъ ушелъ. Въ комнату начали вносить картонки, саквояжи, баульчики, подушки. Явилась въ комнату молоденькая заспанная горничная въ черномъ платьѣ и бѣломъ чепцѣ и стала приготовлять постели и умывальникъ. Глафира Семеновна раздѣвалась, снимала съ себя корсажъ и вала ночную кофточку. Николай Ивановичъ сердился и говорилъ:

-- И какъ это они здѣсь за-границей свою кухню вездѣ берегутъ! Кухня и поваръ словно какая-то святыня. Еще нѣтъ одиннадцати часовъ, а ужъ и кухня закрыта, и ничего достать поѣсть горячаго, нельзя. Мы, русскіе, на этотъ счетъ куда отъ иностранцевъ впередъ ушли! У насъ въ Петербургѣ, да и вообще въ Россіи, въ какую хочешь захолустную гостинницу пріѣзжай ночью до полуночи, то тебѣ ужъ всегда чего-нибудь горячаго поѣсть подадутъ, а холоднаго -- ветчины, телятины, ростбифа, такъ и подъ утро дадутъ. Разбудятъ повара и дадутъ. А здѣсь, въ хорошей гостинницѣ только въ одиннадцатомъ часу и ужъ отказъ: кухня заперта, его превосходительства господина повара на мѣстѣ нѣтъ.

-- Ну, что дѣлать, въ чужой монастырь съ своимъ уставомъ не ходятъ,-- откликнулась умывавшаяся супруга.-- Такіе ужъ здѣсь порядки.

-- Да пойми ты: я ѣсть хочу, ѣсть, я путешественникъ и пріѣхалъ подъ защиту гостинницы. Гостинница должна быть для меня домомъ, какъ это у насъ въ Россіи и есть. Вѣдь это гостинница, а не ресторанъ. А я въ ней и холодной ѣды себѣ вечеромъ достать не могу,-- доказывалъ Николай Ивановичъ.

Дѣвушка принесла въ номеръ чай, сервированный на мельхіорѣ, двѣ булочки, два листочка масла, но яицъ не было.

-- Пуркуа безъ ефъ? Яйца нужно! Ефъ!-- воскликнулъ Николай Ивановичъ.

Но горничная заговорила что-то на непонятномъ для супруговъ языкѣ.

-- Испанка, должно быть,-- сказала Глафира Семеновна.-- Эспаньоль?-- спросила она дѣвушку.

-- Non, madame... Basque...-- дала отвѣтъ горничная.

-- Баска она.

-- Что-же она про яйца говоритъ?

-- Ничего понять не могла я. Да брось. У меня въ корзинкѣ два хлѣбца съ ветчиной есть, которые ты купилъ въ Бордо -- вотъ и съѣшь ихъ.

-- Ахъ, Бордо, Бордо! Вотъ видишь, какъ Бордо намъ помогъ, а ты не хотѣла въ этотъ городъ заѣхать!-- проговорилъ Николай Ивановичъ.-- Ну, баска, уходи, проваливай,-- махнулъ онъ рукой остановившейся горничной и смотрѣвшей на него недоумѣвающими глазами.-- Да никакъ она и кипятку къ чаю не подала?-- взглянулъ онъ на подносъ съ чаемъ.

-- Подать-то подала, но меньше чайной ложки, въ маленькомъ молочничкѣ,-- отвѣчала жена и покачала головой:-- Не могутъ они научиться, какъ русскіе чай пить любятъ, а еще имѣютъ здѣсь въ Біаррицѣ такъ называемый русскій сезонъ.

-- Да, да,-- подхватилъ Николай Ивановичъ.-- Къ англичанамъ приноравливаются, англичанамъ и чай приготовляютъ по-англійски, и англійскіе сандвичи дѣлаютъ, пуддинги англійскіе въ табльдотахъ подаютъ, хотя эти пуддинги никто не ѣстъ за столомъ, кромѣ англичанъ, а для русскихъ -- ничего. А русскихъ теперь за-границей не меньше, чѣмъ англичанъ, да и денегъ они тратятъ больше. Черти! закоснѣлые черти!-- выбранился онъ и принялся ѣсть хлѣбцы съ ветчиной, купленные въ Бордо, запивая ихъ англійскимъ скипяченнымъ и доведеннымъ до цвѣта ваксы чаемъ.

Хлѣбцы съ ветчиной опять навѣяли ему воспоминаніе о Бордо и о другихъ винныхъ городахъ, мимо которыхъ онъ проѣхалъ, и онъ снова принялся вздыхать, что не побывали въ нихъ.

-- Ахъ, Бордо, Бордо! Но о Бордѣ я не жалѣю. Но вотъ за городъ Коньякъ -- никогда я себѣ не прощу...

-- Да ужъ слышали, слышали. Я думаю, что пора и бросить. Надоѣлъ,-- оборвала его супруга.

-- Эдакій знаменитый винный городъ...

-- Брось, тебѣ говорятъ, иначе я погашу свѣчи и лягу спать.

-- Хорошо, я замолчу. Но я удивляюсь твоей нелюбознательности. Женщина ты просвѣщенная объѣздила всю Европу, а тутъ въ Коньякѣ, который лежалъ намъ по пути, имѣли мы возможность испробовать у самаго источника...

Глафира Семеновна задула одну изъ свѣчей.

-- Не замолчишь, такъ я и вторую загашу,-- сказала она.

-- Какая настойчивость! Какая нетерпѣливость!-- пожалъ плечами мужъ и зажегъ погашенную свѣчку.

-- Надоѣлъ... Понимаешь ты, надоѣлъ! Все одно и то-же, все одно и то-же... Коньякъ, Коньякъ...

-- А ты хочешь, чтобы я говорили только объ однѣхъ твоихъ шляпкахъ, купленныхъ тобой въ Парижѣ?...

-- Какъ это глупо!

Глафира Семеновна, кушавшая въ это время грушу, разсердилась, оставила грушу недоѣденною и начала ложиться спать.

Николай Ивановичъ умолкъ. Онъ поѣлъ, зѣвалъ и сталъ тоже приготовляться ко сну, снимая съ себя пиджакъ и жилетъ.

На дворѣ по прежнему ревѣла буря, вѣтеръ завывалъ въ каменной трубѣ, а дождь такъ и хлесталъ въ окна, заставляя вздрагивать деревянныя ставни, которыми они были прикрыты.

-- Погода-то петербургская, нужды нѣтъ, что мы въ Біаррицѣ, на югѣ Франціи,-- сказалъ онъ.