Игорь Седов - Чуткость на голосовании

Мы не эгоисты, но на время забыли об Ираиде Петровне, поглощенные терзаниями собственной совести. И бедная женщина молчала, единолично переживая разлуку с любимой дочерью.

Владимир Павлович попросил Ираиду Петровну рассказать о дочери.

Ираида Петровна оживилась, бросила сумочку на колени находчивому Владимиру Павловичу и заговорила:

— Дочь и море — вот что мне осталось в жизни. Муж… не будем об этом… Слишком тяжело и долго рассказывать. А дочь, дочь такая милая, хрупкая девочка. Она только в этом году поступила учиться в институт. Сколько я с ней пережила! Сколько сил, нервов и энергии потратила на ее воспитание! Ясли? Вы знаете, что такое устроить ребенка в ясли в большом городе? Вы, мужчины, не знаете. Пробила. Потом детский сад. Помогла общественность, устроила. Ребенок пошел в школу — положительная реакция Пирке. Надо срочно менять климат. Вспомнила: у меня двоюродный брат в Ялте. Обеспеченная бездетная семья. Уговорила его взять к морю Наточку. Там она, у брата, и десятилетку окончила. Высшее образование ребенку надо давать? Вопрос — где? В нашем городе много вузов, но климат, друзья мои, не для Наты. Снова у матери бесконечные дни хлопот и волнений. И какие дни — полжизни унесли! Как сдаст, примут ли? Не выдержала, бросила все и поехала к тетке, в один поволжский городок. Что? Разумеется, не тетушка держала экзамен, а Ната. Я и поехала к дочери. Мы с теткой договорились, что Ната будет учиться в их городе и жить у них. Нельзя же девочке в общежитии. Она и постирать-то толком не умеет. А у родственницы семья большая, дружная — помогут Наточке. Но пять лет разлуки… Какое материнское сердце выдержит? С ума сойти можно… Определила я девочку в институт и посчитала себя правой отдохнуть теперь. Восстановить пошатнувшееся здоровье. А разве я нелогично поступаю? Если со мной что случится, кто позаботится о моей Нате? Кто ее приютит, накормит, оденет? Нет, я должна жить ради дочери! Не так ли, друзья мои?

Мы смолчали. Конечно, из-за соображений тактичности. Все-таки женщина, а мы воспитанные люди.

Если бы это было только шуткой.

Вчера мне стало известно, что я влюбился. Случайно узнал от Марии Степановны, обаятельнейшей женщины, души нашего коллектива. Она под большим секретом сообщила мне эту потрясающую новость и просила никому ничего не рассказывать.

— Не может быть! — только и нашелся выговорить я.

— Уверяю вас, это так. Влюбились, Николай Андреич, и не спорьте. Сведения абсолютно точные и достоверные. Из первых рук поступили.

Я постепенно пришел в себя и тактично, осторожно, чтобы не обидеть Марию Степановну, высказал ей свои сомнения. Любовь — это, конечно, хорошо. Но я раньше ни в чем подобном замешан не был. Для меня все это как-то неожиданно. Чтобы влюбиться. Тем более — на дворе зима, природа спит, чувства дремлют и времени в обрез. Странно как-то для меня все это.

— Вы мне не верите? — с угрозой в голосе спросила Мария Степановна. — Выходит, я обманываю?

— Мария Степановна, что вы! Конечно, верю! — поспешил я успокоить взволнованную женщину. — Другому, может быть, и не поверил бы, а вам верю. Но вы понимаете… Случай особый… Возможно, вы обознались? Может, меня с Комоловым из АХО спутали? Мы с ним и лицом схожи, и шапки у нас одинаковые. Или вас ложно проинформировали? Тут бы без подвоха, Мария Степановна.

Мария Степановна рассердилась.

— Мы не на базаре, Николай Андреич. Да! Нам, женщинам, видней. А я кто? Неужели вы меня за женщину не считаете? Некрасиво с вашей стороны так обо мне думать. Влюбились и помалкивайте в тряпочку. И ни гу-гу!

Что мне оставалось делать? Марии Степановне видней. Милая, обаятельнейшая женщина… душа нашего коллектива. Я только решил уточнить одну деталь. Я спросил у Марии Степановны:

— Вы не подскажете мне, когда я влюбился?

— Позавчера, — шепотом сказала Мария Степановна и тревожно оглядела пустой и длинный коридор, где мы с ней разговаривали. — Позавчера, Николай Андреич, что-то между двенадцатью и часом. Точно не помню. Помню, что вскоре Шурочка позвала меня в столовую. А вы уже и забыли? Ох, мужчины, мужчины! Стыдно вам, Николай Андреич!

Мне стало стыдно, и я пошел прочь, чуть не столкнувшись в конце коридора с Шурочкой. Она оглядела меня глазками-проталинками, посоветовала сменить галстук и ушла, выбрыкивая ножками под модный танец чарльстон. Я посмотрел на Шурочкину фигуру и подумал, что галстук надо действительно переменить. А заодно и брюки укоротить и вообще подогнать себя под стандартный вид молодого человека 60-х годов.

Уже по дороге домой я вспомнил, что допустил серьезную оплошность. В душевном смятении я забыл выяснить у Марии Степановны, в кого же я влюбился. Кто, так сказать, объект моих воздыханий и переживаний. А Мария Степановна наверняка знает. И не стала бы скрытничать. На нее это не похоже. Вообще, забавная ситуация складывается. Влюбился — и не знаю в кого. Хорошо еще, люди сказали. Мария Степановна вот… Шурочка прозрачно намекнула. Что ж, заменю и галстук и брюками займусь. Не из-за влюбленности, конечно, а по случаю такого пристального внимания к моей особе.

Когда я вскоре заявился на работу подстриженным, отглаженным, укороченным и с новым серым галстуком, то в отделе открылся день поэзии. Я и не догадывался, что мои коллеги — такой начитанный и эрудированный народ. Наперебой цитировали классиков и неклассиков. Выступал и наш местный поэт Володя Коржин. Его стихи меня особенно поразили глубоким раскрытием, под самый корень, сущности любви…

Шутники, право. Но против шуток я ничего не имею. Отчасти это даже лестно моему мужскому самолюбию, влюбиться — не маринованные грибы жевать и водкой запивать, ведь не всякий мужчина способен на эдакое.

Вечером у нас было профсоюзное собрание. Обо мне, казалось, не могло быть и речи. Во всяком случае, в президиум выбрали троих, но не меня. Вдруг поднимается Мария Степановна, просит слова и говорит, со значением посматривая в мою сторону:

— Товарищи, я предлагаю отпустить с собрания Николая Андреича. У него, знаете, неотложные дела сугубо личного плана. И ему надо идти. Прошу удовлетворить его просьбу.

Я привык к собраниям и никого ни о чем не просил. Но меня спрашивать не стали и единогласно решили отпустить с собрания. И я покинул зал, провожаемый сочувственными и понимающими взглядами членов профсоюза.

На следующий день, когда я поинтересовался у Марии Степановны причиной выдворения меня с собрания, она искренне удивилась моей несообразительности и разъяснила: «Вам же на свидание надо. Или нынешние влюбленные не посещают свиданий?»