Михаил Левитин - Возлюби ближнего!

Я хотел поблагодарить ее за оперативность, но разве скумбрия даст тебе открыть рот, если она еще как следует не наговорилась?

По ее словам, на этот раз попугай оказался вполне терпимым стариканом.

— Я его у самого берега встретила, — продолжала свой доклад скумбрия. — Он грязевую ванну принимал и вел себя вполне прилично. Даже вялеными червяками угощал. Только я отказалась. Прямо не знаю, что со мной, но не могу есть у посторонних. Стесняюсь. А потом я ему передала все слово в слово, как вы просили… Мол, здесь находится тот самый дельфин, который получил свое образование у вашей хорошей знакомой — гринды… Если бы вы только слышали, как он меня благодарил за такую приятную новость! Так рассыпался, так передо мной рассыпался, что того и гляди от него одна труха останется. Очень уж он вашу гринду расхваливал. Попугай, а какие приятные слова выговаривает! Не то что некоторые рыбы. Взять хотя бы тех же ершей, разве от них услышишь теперь нежное слово? Одна грубость. Вот и думаешь другой раз: лучше самой крючок проглотить, чем услышать их ершистые выражения! Честное слово…

Боясь обидеть скумбрию, я на этот раз проявил выдержку и терпение.

На мою радость, она сама поняла, что ее занесло, и уже в дальнейшем не отвлекалась от главной темы.

Это не значит, что в рассказе скумбрии совсем отсутствовали раздражающие длинноты и необязательные подробности. Все это было. Но было и главное. Был подробный отчет о разговоре с Адвентистом, который, по согласованию с его теперешней покровительницей, тут же, в присутствии скумбрии, настучал своим клювом на оборотной стороне какого-то пожелтевшего папируса письмо следующего содержания:

«Сентября дня сорок пятого…

Благослови тебя Аллах, Иегова, Магомет, Будда, Христос и прочие боги! Да будет вечно под тобою спокойна вода, а за тобою умеренный ветер, достойный ученик предостойнейшей гринды!!!

Пишет тебе легендарный Адвентист — ученый папирусолог, лингвист и полиглот, знаток физики (обыкновенной и квантовой), доктор всех возможных и невозможных наук, основоположник начертательной геометрии и сочинитель массовых песен различных эпох и народов.

Вместе со мной, мудрым попугаем, повторившим подвиг библейского Ионы, жаждет тебя видеть и разговаривать с тобой при моем посредничестве моя спасительница Лидия Катушкина, чьим спасителем, в свою очередь, являешься ты, мой дельфинисинус (по-гречески), дельфиньяно (по-итальянски), дельфиниш (по-французски), дельфинненгер (по-немецки) и дельвьюм (по-английски)» [4] Здесь следует еще две тысячи наименований, но, в целях экономии места, ограничимся только пятью. (Примечание переводчика.) .

— Они ждут вас сразу же, как взойдет луна, — сказала скумбрия, когда я наконец кончил разбирать попугаевы иероглифы. — А доплыть до них — сущий пустяк. Дуйте прямо до первого водоворота, а потом заверните чуть-чуть вправо, увидите башню — так это совсем не то, что вам надо, и здесь вы сделаете небольшой крюк, но не забудьте сразу же свернуть влево… А как заметите палатку, старайтесь больше не сворачивать и плывите до второго водоворота. А уж там вам каждый судак скажет, в какую сторону надо повернуть. Это самый короткий путь, — не преминула похвастать скумбрия, — я его сама нашла… перед тем как заблудиться.

После долгих расспросов и блужданий я наконец вышел на правильный путь. Теперь уже был ясно виден купол башни. Несмотря на темноту, можно было даже прочесть крупную надпись, состоящую из одного, до сих пор непонятного мне слова:

Я миновал уже пятый водоворот, как внезапно в эфире раздался знакомый рев. Белый медведь, видимо, был очень обязательным животным и не поленился снабдить меня новой информацией. Как он выяснил через знакомых тюленей, гринда неожиданно отправилась в Индийский океан.

— Но вы не отчаивайтесь, — успокоил медведь, — я принял меры. Вдогонку гринде послана сверхскоростная черепаха.

«Что же такое произошло с гриндой? — забеспокоился я. — Почему ей вдруг понадобился Индийский океан?»

Я уже был близок к цели, как вдруг на меня хлынули визжащие, хрипящие и стонущие звуки. Вглядевшись, я увидел попугая. Он сидел на берегу и возился с каким-то ящичком. Из этого ящика и раздавался невероятной силы грохот, треск, визг и крики.

Заметив мое приближение, попугай проявил бурный восторг. Сквозь шум я отчетливо слышал его приветственные возгласы:

— Виват! Банзай! Ура! Салют!

Какое-то время я стоял оглушенный и растерявшийся, не двигаясь с места. Но вот сильный луч осветил прибрежный затон, и я увидел знакомую фигуру аквалангистки Лиды Катушкиной.

Это была она, все такая же стройная. Она ничуть не изменилась с тех пор, как я увидел ее впервые…

Я даже немного опечалился, вспомнив, как старалась сохранить свою фигуру моя уже не молодая мама.

На какие только муки она не обрекала себя. Она отказывалась от агар-агара, уверенная, что от сладкого полнеют, ограничивала дневной рацион всего лишь сорока пятью щуками среднего калибра и всегда уходила после обеда совершенно голодная.

Бедная Лида! Неужели и она вынуждена приносить такие же невероятные жертвы на алтарь красоты?!

— Да выключите вы ваш противный транзистор! — весело приказала Лида, и Адвентист, не без сожаления, ударил клювом по какой-то клавише. Ящик сразу замолк.

Когда попугай поднялся мне навстречу, я обнаружил, что нахожусь не на берегу моря, а в специально оборудованном затоне, откуда по широким ступенькам можно выйти на сушу.

Попугай подпрыгнул и уселся на жердочке.

— Не правда ли, комфортабельно? — спросил он меня, показывая на сделанное для него нехитрое сооружение.

Говорил он со мной по-дельфиньи, но с очень сильным греческим акцентом.

В знак своего расположения попугай поскреб мою спину своими острыми коготочками и даже клюнул несколько раз по-отечески в лоб.

— Привет! Привет! Привет! — услышал я голос Лиды Катушкиной.

Вслед за этими словами я ощутил уже знакомое мне прикосновение теплых рук, от которых шел нежный запах свежих водорослей и китовой амбры.

— Это очень хорошо, это очень хорошо, это просто здорово! — обрадованно напевала Лида и от переполнивших ее чувств прыгала на одной ноге. — Можно я вас как следует поглажу?