Александр Архангельский - Зеленый портфель

С такими благородными душевными восклицаниями она кое-как дотянула до утра.

А тут как раз тот разнузданный Вася приходит к ее сыну, чтобы вместе идти в свое высшее учебное заведение то ли на лекцию, то ли на семинар. Приходит, с сыном Маргариты Капитоновны, хи-ха-ха-ха!.. Будто ничего и не было.

А она ему с немым укором в глаза смотрит, головой качает. Дескать, ай-ай-ай, молодой человек, одумайтесь!

А он, представьте себе, хотя глаза от ее взгляда и отводил, но, как показали ближайшая ночь и ее сновидения, надлежащих выводов для себя не сделал. Четыре раза той ночью вел себя аморально.

Поплакала с досады та почтенная гражданка, поплакала, плюнула и подала на Васю в деканат.

И поделом!.. Не снись!..

г. Саратов

Прощай, Москва (Мадрид, Париж…)

Глеб ГОРБОВСКИЙ

— Слушай, Шура, — сказала Анюта, — а Петрюки ковер купили, гэдээровский.

— Сделаем, — пообещал я и устроился на вторую работу.

— Не хотела тебе говорить, Саша, но Петрюки опять отдыхать уехали. То ли в Крым, то ли на юг, — не успокаивалась жена.

— Сделаем, — заверил я и пошел выколачивать из месткома путевки.

— Ты знаешь, Алик, а у них ребеночек родился, — мечтательно вздохнула Анна. — На три семьсот…

— Сделаем, — покраснел я и… В общем, через нечетное количество месяцев я стал папой.

— Слышал новость? — пожаловалась как-то Нюрка. — А Петрюк-то, подлец, жену бросил…

Сейчас я живу один и часто с теплотой вспоминаю Петрюка. Хороший оказался мужик.

Мне сегодня под утро Берия приснился. Вошел ко мне в спальню и говорит:

— Говори, что знаешь?!

Я говорю:

— А-а… я и не знаю ничего! Я, если честно, только недавно узнал, что было пятьдесят лет назад. А что было вчера, у-узнаю, значит, только в… две тысячи тридцать восьмом году!

И — скорее под одеяло! Ну, а он одеяло-то скидывает и говорит:

— Ладно, рассказывай, что знаешь! Как, — говорит, — сейчас со шпионами?

— Е-если честно, то мы настолько отстали, что можем интересовать теперь только археологов!

И — одеяло тяну к себе. А он вдруг ростом стал больше и говорит:

— А где сейчас наши?!

Я говорю:

— Е-если честно, то такое ощущение, что — везде! У, меня т-такое ощущение, что это ваши специально не дают нам чай, кофе, молоко и квас, чтобы мы пили — в-водку! П-поезда, — говорю, — под откос пускают. А еще хотят народ без зимней одежды заморозить, как ф-французов в восемьсот двенадцатом году!

Тут он еще осанистее сделался, пунцовее.

— А как, — говорит, — с врачами-вредителями?

Я одеяло-то подтянул чуть повыше и говорю:

— Е-если честно, то такое ощущение, что ни врачей, ни вредителей сейчас вообще нет! Вот недавно, — говорю, — мой с-сосед пошел к зубному, так пока он в очереди просидел, зубы у него сами от старости выпали!

Гляжу, а гость-то ночной еще громаднее сделался.

— А как, — говорит, — с национальным вопросом?

Я одеяло-то поддернул немного и говорю:

— Если честно, то з-за границей нас всех зовут русскими. Но сами мы даже Р-россию называем — Нечерноземьем!

Тут гость раздулся — даже окно заслонил. Пенсне на носу — как фары автомобиля, который вот-вот задавит.

— А что, — говорит он из-под потолка, — сейчас на Колыме?

Ну, я одеяло уже почти на голову натянул.

— Е-если честно, — говорю, — лагерей нет, но с-с продуктами так же!

Сказал, смотрю — мать честная! — а он уже всю комнату собой занял, вот-вот дом развалит!

— А что, — спрашивает, — такое: перестройка? У нас на том свете… в аду, об этом много спорят. Иуда, — говорит, — особенно интересуется.

— Е-если честно, — говорю, — это когда каждый может п-показать, на что он с-способен. Но почему-то не каждый торопится показывать.

Сказал и — юрк быстрее под одеяло с головой. Ноги прижал к подбородку и затаился. И тут слышу треск и чувствую — кто-то меня давит и душит.